Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 168
Свет погас, музыканты закончили разыгрываться, зрители заняли места, и после долгой паузы уверенно вступили деревянные духовые, а за ними и прочие инструменты подхватили ту же самую ноту и тянули ее. У матери Сэмюэла вдруг перехватило дыхание: она ахнула и схватилась за сердце.
– Совсем как я когда-то, – прошептала она.
– Что?
– Я тоже играла на гобое, вступала первой, а остальные подхватывали.
– Ты играла в оркестре? Когда?
– Тс-с.
Вот вам, пожалуйста, еще один секрет. Мамино прошлое было для Сэмюэла окутано густым туманом: все, что происходило в ее жизни до его рождения, казалось загадкой. На все вопросы мама лишь пожимала плечами либо отделывалась общими фразами: “Ты еще маленький” или “Тебе не понять”. Или: “Подрастешь – расскажу” (эта последняя больше всех бесила Сэмюэла). Но все тайное рано или поздно становится явным. Значит, его мама когда-то была музыкантом. Сэмюэл добавил этот факт в общий список фактов о маме, который вел в уме. Значит, мама музыкант. А кто еще? Чего еще он о ней не знает? У нее же миллион секретов. Сэмюэл всегда чувствовал, что мама чего-то недоговаривает, что за ее невниманием кроется что-то важное. Ему часто казалось, что она как будто где-то не здесь: слушает краем уха, а мыслями далеко.
Самый главный мамин секрет раскрылся гораздо раньше: Сэмюэл тогда был еще мал и забрасывал родителей дурацкими вопросами. (“А вы когда-нибудь забирались в вулкан? А ангела видели?”) А может, потому что по наивности еще верил в сказки. (“А люди могут дышать под водой? А все олени летают?”) Или же ему просто хотелось, чтобы на него обратили внимание и похвалили. (“А ты меня очень любишь? Правда я самый лучший ребенок на свете?”) Или же уточнял свое место в мире. (“Ты всегда будешь моей мамой? А ты была замужем до того, как вы с папой поженились?”) И вот когда он задал этот последний вопрос, мама выпрямилась, бросила на него серьезный взгляд с высоты своего роста и пробормотала: “Ну вообще-то…”
Но так и не договорила. Сэмюэл ждал, но мама замолчала, задумалась о чем-то, и лицо ее приобрело холодное и отстраненное выражение.
– Так что вообще-то? – спросил Сэмюэл.
– Ничего, – ответила мама. – Просто.
– Так ты уже была замужем?
– Нет.
– А что ты тогда хотела сказать?
– Ничего.
Тогда Сэмюэл решил спросить у отца.
– А мама была когда-нибудь замужем за другим?
– Что?
– Ну я подумал, вдруг у нее когда-то был другой муж.
– Нет, не было. Ничего себе мысли! И как тебе такое в голову пришло?
Но что-то с ней случилось, в этом Сэмюэл не сомневался. Что-то серьезное, если даже сейчас, столько лет спустя, мама об этом думает. Иногда на нее что-то накатывало, и она замыкалась в себе.
Концерт меж тем шел своим чередом. Старшеклассники и старшеклассницы исполняли программные произведения, которые может сыграть любой учащийся выпускного класса музыкальной школы: короткие пьесы на пять-десять минут. После каждой раздавались громкие аплодисменты. Приятная легкая тональная музыка, в основном Моцарт.
Затем начался антракт. Зрители встали и разбрелись кто куда: на улицу покурить, к столу с закусками – за сыром.
– И долго ты играла в оркестре? – спросил Сэмюэл.
Мама изучала программку и притворилась, будто не услышала.
– Сколько же лет твоей подруге?
– Как мне, – ответил Сэмюэл. – Она тоже в шестом классе.
– И выступает со старшеклассниками?
Сэмюэл кивнул.
– Она здорово играет.
Его охватила гордость, словно любовь к Бетани придавала ему важности. Словно его награждали за ее достижения. Ему никогда не стать гениальным музыкантом, но его может любить гениальная музыкантша. Таковы прелести любви, подумал Сэмюэл: успех Бетани – это, как ни странно, и его успех.
– Папа тоже молодец, – добавил он.
Мама бросила на Сэмюэла удивленный взгляд.
– Это ты к чему?
– Просто так. Я про работу. Он тоже мастер своего дела.
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– Да ни к чему. Папа – профессионал.
Мама озадаченно уставилась на него.
– А ты знаешь, – она опустила взгляд в программку, – что автор этого произведения не получил за него ни гроша?
– Какого произведения?
– Которое будет играть твоя подруга. Его автор, Макс Брух, не заработал на нем ни цента.
– Почему?
– Его обманули. Дело было в Первую мировую, он разорился и вынужден был отдать свою пьесу двум американцам, которые обязались выслать ему денег, но так ничего и не прислали. С тех пор партитура как в воду канула и через много лет нашлась в коллекции Дж. П. Моргана.
– А кто это?
– Банкир. Промышленник. Финансист.
– Богатый, значит.
– Да. Он давно умер.
– Он любил музыку?
– Он много что любил и коллекционировал, – ответила мама. – Классика жанра: барон-разбойник богатеет, музыкант умирает в нищете.
– И ничего не в нищете, – возразил Сэмюэл.
– Он разорился. У него даже партитуры не осталось.
– Зато он ее запомнил.
– Ну и что?
– Ну как что. Она осталась у него в памяти. Не так уж это и мало.
– Я бы предпочла деньги.
– Почему?
– Потому что, когда у тебя не осталось ничего, кроме воспоминаний, – пояснила мама, – ты думаешь только о том, чего лишился.
– Неправда.
– Ты еще маленький. Вырастешь – поймешь.
Свет снова потух, зрители расселись по местам, разговоры стихли, и воцарилась такая тишина и темнота, что казалось, будто церковь сжалась до пределов пустого круга света от прожектора перед алтарем.
– Сейчас начнется, – шепнула мать.
Зрители ждали. Время тянулось мучительно медленно. Пять, десять секунд. Сколько можно! Неужели Бетани забыли сообщить, что ей пора выступать? А может, она забыла дома скрипку? Но тут наконец хлопнула дверь, послышались тихие шаги, и в круг света скользнула Бетани.
На ней было обтягивающее зеленое платье, волосы уложены в прическу. Сэмюэл впервые заметил, какая Бетани крохотная, особенно по сравнению со взрослыми и сидевшими позади нее старшеклассниками. Наверно, это был обман зрения, но Бетани показалась Сэмюэлу совсем ребенком, и он испугался за нее. Он места себе не находил от волнения.
Публика вежливо похлопала. Бетани прижала скрипку к подбородку. Выпрямила шею и плечи. И тут вдруг вступил оркестр.
В темноте раздалась глухая барабанная дробь, похожая на далекие раскаты грома. Сэмюэл почувствовал, как звук отдается у него в груди, в кончиках пальцев. Он весь взмок. У Бетани даже нот нет! Ей придется играть по памяти! А если она что-то забудет? Если ее заклинит от волнения? Его вдруг испугала неотвратимость музыки: барабаны продолжат бить, даже если Бетани позабыла свою партию. Мягко вступили деревянные духовые: никакого пафоса, просто три ноты, каждая следующая ниже предыдущей, повторяются несколько раз. Даже не мелодия, а только подготовка к ней. Словно инструменты возводят храм для звука. Словно эти три ноты – часть непременного ритуала, предшествовавшего музыке: солистка еще не вступила, но вот-вот заиграет.
Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 168
