Мы стояли перед домом и разговаривали. И тут я увидел Малока, он направлялся к садовой дорожке, ведущей к дому Фэт, но, заметив меня, свернул с тропинки. Парень, который помогал мне, указал на него своим длинным крючковатым пальцем, покачал головой и сказал:
— Нехорошо, нехорошо.
Не надо владеть суахили, чтобы понять, что он имел в виду. Парень продолжил:
— Держи свою девочку подальше от него, он — плохие новости.
Через шесть месяцев работник департамента позвонила мне и сказала, что у нее есть для меня новости.
Я спросил:
— Какие именно новости?
Она сказала со вздохом:
— Мистер Атлей, Донна-Фей беременна.
Ваша честь, нужно ли говорить, что я был просто раздавлен? И, учитывая происшедшее с Сэтом, напуган.
— Я надеюсь, вы шутите?
Я думал о том, как это могло произойти. То есть я знаю, как это происходит, но я был возмущен: как медперсонал мог это допустить? Один из пунктов программы оговаривал исключение каких-либо волнений, неприятностей для Фэт. Разве она приехала в Тамворт не для того, чтобы восстановиться после расстройства, связанного с потерей Сэта?
Патронажная сестра принесла извинения за случившееся. Вот так я открыл для себя еще одну сторону психиатрической медицины. Все хорошо на бумаге: программы и курсы лечения… Но когда случаются неприятности, никто не несет за них ответственности — винить некого.
Сестра продолжила разговор:
— Донна-Фей уже взрослая.
Я подумал: конечно, взрослая, за которой именно ты должна ухаживать.
— Насколько я помню, вы гарантировали ее безопасность.
— Она ждет ребенка, у нее нет никаких ранений. — Медсестра прокашлялась и продолжила: — Как опекун Донны-Фей, вы должны знать еще кое о чем.
Я произнес:
— Что ж, добивайте меня.
Что могло быть хуже?
Она сказала:
— Предположительно, отец ребенка — один из сыновей местного суданца.
Я смог заговорить только минуту спустя.
— Он сын местного суданца?
— Так сказала Донна-Фей.
— Когда вы говорили «сын»…
— Да, со слов Донны-Фей, отец ребенка — Малок Ибрагим, и если это правда, то ему нет восемнадцати лет. Ему семнадцать.
Прекрасно, круто. Через год после потери Сэта Фэт беременна. То, что отец ребенка — беженец из Судана, не так уж важно.
Я не должен был так разговаривать с женщиной по телефону. Поверьте мне, меня нелегко вывести из себя, но в данном случае я был взбешен.
— Вы отдаете отчет своим действиям? Цель вашей программы — обеспечить безопасность Фэт!
Отчасти моя злость была вызвана горечью. Я знал заранее, что они мне скажут. Они будут утверждать, что Фэт не сможет ухаживать за ребенком, которого ждет. Я узнал об этом на сайте: люди присылали мне информацию. И это после того, что случилось с Сэтом, после того, как Фэт задержали голой на трассе (она спровоцировала аварию). Она находилась на лечении и жила под присмотром!
Я позвонил Эдне и сказал:
— Уверяю тебя, они придут и за этим ребенком, как это было в прошлый раз.
Эдна ответила:
— Не дури, Мэд. Люди не могут просто так прийти и забрать ребенка у матери.
— Ты что, не читаешь новости? Они постоянно это делают.
Ваша честь, это правда, и Вы это знаете. Я обвиняю средства массовой информации. Это они устраивают чудовищный спектакль о плохом обращении с детьми. Это они рассказывают о том, что семья причинила вред ребенку. Департаменты обладают огромной властью и могут забрать ребенка в любой момент. У вас забрали одно дитя и уже приходят за другим.
Они не хотят рисковать и ждать, что вы причините вред очередному ребенку.
Я с трудом представлял себе, как я скажу об этом Фэт. Но когда пришло время объяснить ей все, оказалось, что ее это не волнует. «Волнение» — неудачное слово. Она молча выслушала меня и сказала:
— Хорошо.
Но поняла ли она, о чем я говорил? Сомневаюсь. После нашего разговора пришел парень и принес коляску. После того как он ушел, я вынужден был сказать:
— Фэт, ты знаешь, что они не разрешат тебе принести ребенка домой?
— Знаю, папа.
Она думала, что я ее не вижу. Она подошла к коляске и стала складывать простыни. На это нельзя было смотреть без боли, и я вышел.
Так как решение о ребенке Фэт было уже принято, то вопрос, кто же возьмет ребенка под опеку, еще не был решен. Отец ребенка, Малок, не мог забрать его к себе, ему никто не разрешит этого сделать. Его положение было еще хуже, чем у Фэт. У него нет денег, он не умеет читать и писать. Насколько мне известно, у него даже нет австралийского паспорта.
Когда вопрос с родителями был решен, департамент обратился ко мне.
Я объяснил патронажной сестре, что являюсь опекуном Фэт и дедушкой ее ребенка, поэтому малыш может жить у меня. По крайней мере, до тех пор, пока Фэт не станет лучше. Они не согласились со мной и сказали, что я слишком стар. Понимаю, это только предлог. Многие дедушки и бабушки смотрят за внуками, и они гораздо старше меня. Я поинтересовался, почему мне отказывают. И мне объяснили, что Фэт прошла ультразвуковое обследование и оно показало, что у нее будет девочка. Департамент не разрешает одиноким мужчинам брать под опеку девочек.
— Вы считаете, что я буду приставать к внучке? У вас довольно странные взгляды на жизнь.
Я проклинал Пэт. Я вспоминал о том, как она сбежала и оставила меня с детьми, а теперь выясняется, что я еще и недостаточно хорош, чтобы ухаживать за малышом. Не было смысла спорить. Если департамент принял решение, вы можете потратить все деньги на борьбу с ним и ничего не выиграете. Поэтому я спросил:
— Какие планы у департамента?
Хотя я знал ответ. План уже был.
— Мы бы хотели встретиться с другими родственниками Донны-Фей как с потенциальными опекунами.
Это означало, что я должен был привести кого-либо из своей семьи, кто сможет забрать ребенка.
Сначала я подумал о Блу, он подходил больше всех. Ему было тридцать пять лет, он был женат. Я знал, что у них уже родился первенец. Его жена была коури[4]. У их детей — шоколадный цвет кожи, ребенок Фэт тоже будет с шоколадным цветом кожи… Но это были лишь мои мечты. Я знал, что департамент не одобрит кандидатуру Блу. Стоит им только посмотреть на условия его проживания (отсутствие туалета, водопровода), на его окружение (охотники за удачей, мечтатели, босоногие дети), и они скажут, что он не соответствует необходимым стандартам.
