Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
Это ни за что спасало его и оправдывало, и вроде даже объединяло с Мариком в общей беде. Ни за что хоть кто мог пострадать, какая разница. Ну, пострадал Марик, судьба так распорядилась. Вернее, мать так распорядилась, а с ней не поспоришь. С судьбой легче договориться, чем с матерью. Кстати, надо ей позвонить… Узнать, что вообще происходит.
Юлиан расстегнул куртку, выудил из кармана рубашки телефон. Долго грел его в ладони, собираясь с духом. Интересно, почему она сама не звонит? Понятно, что обиделась, что нагнетает молчанием его чувство вины. Да, она всегда раньше так делала, всегда добивалась того, что хотела, и получала его и Жанну со всеми потрохами. Но сейчас-то… Когда больше нет папы, когда ей нужна обыкновенная физическая помощь, зачем потрохами-то пробавляться?
Решился, сделал вызов. Мама ответила немедленно и не без обиженного торжества в голосе:
— Да, слушаю. Вспомнил о матери наконец? И чему же я обязана таким счастьем, дорогой сын?
— Мам, не обижайся. Да, я вчера погорячился немного, прости.
— Ну, если ты свое поведение называешь таким приличным словом…
— Хорошо, не погорячился. Будем считать, что я ужасно себя повел. Я все признаю, да, и понимаю, что прощения мне не светит. Могу я хотя бы узнать, как ты себя чувствуешь, мам?
— Прекрасно я себя чувствую. Великолепно просто. Лежу, смотрю в окно и осознаю свою немощь, свое бедственное, катастрофическое положение. Никогда не думала, что доживу до такого. Но что делать, пришлось. И отчего бы в таком состоянии, в каком я оказалась, не чувствовать себя великолепно, правда?
— Мам, ну все, хватит. Я же прощения попросил.
— Да, попросил. Но ты ведь не потому звонишь, чтобы просить прощения и узнавать про мое самочувствие, правда?
— Мне Жанна сказала, Марк приехал, да?
— Что ж, с этого вопроса и начинал бы, а то — как себя чувствуешь. Да, сынок, Марк приехал. Свалился как снег на голову. А твоя бессовестная сестра вильнула хвостом и в ту же секунду унеслась к этому своему…
— Его зовут Максим, мама. Жанна говорит, он болеет.
— Я знать не хочу, как его зовут! И мне дела нет до того, что он болеет! А я не болею, по-твоему? Я совершенно здорова, да? Мне помощь дочери не нужна? Взяла и бросила меня.
— Да, я тоже удивился, когда Жанна сказала, что оставила тебя на попечение Марка. Представляю, каково тебе, мам.
— Да ты и близко не можешь представить, каково мне! И не подлизывайся со своим сочувствием, потому что вы оба меня бросили! Но хотя бы сегодня ты придешь, я смею надеяться? Прямо сейчас можешь?
— Мам… Как ты себе это представляешь? Чтобы я и Марк… Мы что, должны будем обняться по-родственному? Но ты же понимаешь, что это как-то… Нелепо звучит.
— Трусишь, да? Не трусь, его сейчас нет, он в больницу уехал.
— Он что, болен?
— Нет, дочка больна.
— Да, мне Жанна говорила, я просто забыл. А как он себя ведет, мам? Что вообще говорит?
— Да ничего такого особенного. Столько лет прошло, о чем теперь говорить. Нет, Юлик, он-то как раз ведет себя достойно. А ты…
— А что я, мам?
— Тебе, конечно же, дела нет до того, что я чувствую, глядя в глаза Марику. Да, ты только о себе думаешь. Вернее, ты не думаешь, ты трусишь. А мне приходится глядеть ему в глаза, никуда не денешься.
— Мам… Называй меня как хочешь, но я не могу.
— Ты трус, Юлик. Я поняла, что ты не придешь, потому что ты трус.
— Да, это так. Пусть. А что мне еще остается? У меня есть выбор?
— Выбор всегда есть.
— И какой же у меня в данном случае выбор?
— Ты можешь прийти, остаться и защитить меня, ты мой сын. Мало ли что Марку взбредет в голову… Может, он мстить приехал?
— Мстить? Тебе?
— Да, мне. И тебе тоже. Мы ведь с тобой одинаково перед ним виноваты.
— Да, но… Я не просил тебя тогда ни о чем таком, ты сама…
— Да, ты не просил. Но ты же мой сын! Ты трясся, как осиновый лист, и скулил не переставая. Какое материнское сердце выдержит? И сейчас ты тоже скулишь, Юлик. И мне противно тебя слушать. Фу.
— Мам, не надо, прошу тебя…
— Да, ты скулишь. Ты не сын, ты дерьмо собачье. Ты…
Он не стал больше слушать, не выдержал. Вышел из разговора и даже телефон отключил. Сунул его в карман, передернул плечами, побрел по бульвару дальше.
Злость перемешалась с обидой, перекатывалась внутри холодным незаконченным диалогом. Теперь уже — монологом… Но от этого ничуть было не легче.
Да, мама, да… Я и сам себя чувствую собачьим дерьмом. Никчемное я существо, мама. Ни семьи нормальной, ни детей, ни работы приличной. Даже денег в кармане нет, чтобы в бар зайти и хлопнуть сто граммов с горя! Дерьмо! Дерьмо собачье! Могила материнских надежд! И за все за это спасибо тебе, дорогая мама, кому же еще. Я тоже прошел через твои властные руки, как отец, как Жанна… Я то, что ты из меня вылепила, дорогая мадам Тюссо… Уничтожила во мне все живое и человеческое, когда лепила. Я никто, я кусок воска, я ничего не чувствую, я жить по-человечески не могу. И теперь ты смеешь предъявлять к восковой фигуре какие-то претензии, смеешь называть восковую фигуру дерьмом собачьим? Смешно…
Но разве ты все это до конца понимаешь? Нет, ничего ты не понимаешь и никогда не поймешь…
Юлиан пришел домой к обеду, Ольга открыла ему дверь. Еле прошелестел замерзшими губами:
— Замерз, как собака. И есть хочу. Прости, Оль. Не знаю, что на меня накатило утром.
Она отступила на шаг, взглянула молча чужими ледяными глазами, будто он незнакомец, причем довольно неприятный, вызывающий чувство брезгливости. Может, и омерзения даже. Еще и теща закричала из комнаты свое излюбленное:
— Кто там пришел, Оля? Я слышала, кто-то пришел! Не пускай никого, я не жду гостей! Кто пришел, почему ты молчишь, Оля? Подойди ко мне!
— Иду, мам! — крикнула Ольга, не отводя взгляда от Юлиана.
Потом отвернулась и молча пошла. Он остался стоять в прихожей. Расстегнул молнию на куртке, снял ботинки… И застыл, будто враз обессилел.
Вот взять бы и уйти… Когда на тебя так смотрит женщина, лучше уйти. Да, хорошо бы… Но — куда? Вот в чем вопрос.
* * *
Хлопнула дверь в прихожей, и Елена Максимовна приподнялась на подушках, окликнула тишину громким возгласом:
— Жанна? Это ты?
Получилось испуганно и с ноткой затаенной надежды, хотя и знала, что это не Жанна. Дочь молчала три дня, даже звонки телефонные сбрасывала, как ненужный мусор. И Елена Максимовна не понимала, хоть убей, что с этим делать. Не укладывалось поведение дочери в голове — она никогда так себя не вела. При этом Елена Максимовна знала, что с Марком Жанна общалась активно, каждый день звонила, справлялась о самочувствии матери. А еще рассказывала Марку, что этот ее… (Нет, все-таки язык не поворачивался называть этого проходимца по имени!) Этот ее… заболел. Горе какое, подумаешь! Разве это повод, чтобы бросить беспомощную мать на произвол судьбы?
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
