Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
– Эгберт, – сказала она, – я хочу тебе кое-что сообщить.
– Что? – сказал Эгберт.
Эванджелина хихикнула еще раз.
– Я знаю, это звучит ужасно глупо, – сказала она, – но…
– Что? Что?
– Я написала роман, Эгберт.
Авторы античных трагедий неколебимо придерживались правила, согласно которому любой эпизод, способный слишком сильно растрогать или привести в ужас зрителей, должен происходить за сценой. Поэтому, строго говоря, следующую сцену следовало бы опустить. Но современная публика куда закаленнее древних греков, а потому воспроизведем ее для протокола.
Комната перестала описывать круги перед агонизирующим взором Эгберта Муллинера. Мало-помалу рояль, стулья, картины и чучела птиц на каминной полке заняли свои обычные места. А он обрел дар речи.
– Ты написала роман? – сказал он уныло.
– Я дошла до двадцать четвертой главы.
– Ты дошла до двадцать четвертой главы?
– Остальное будет просто.
– Остальное будет просто?
И наступило молчание – молчание, нарушаемое только тяжелым дыханием Эгберта. Затем Эванджелина вскричала порывисто:
– Ах, Эгберт, я серьезно думаю, что он очень неплох. Я тебе сейчас почитаю.
Когда на нас обрушивается великая трагедия, как странно бывает оглядываться на относительно безобидное начало наших несчастий и вспоминать свою уверенность, что Судьба уже сотворила самое худшее. Эгберт в этот день воображал, будто достиг предела горести и душевных мук. Эванджелина, твердил он себе, рухнула с пьедестала, на который он ее вознес. Она оказалась тайной романописакой. Это предел, чувствовал он, последняя капля. Все рушилось в тартарары.
Увы, он глубоко ошибался. Это было пределом не в большей степени, чем легкий дождичек может считаться грозовым ливнем.
Ошибка, впрочем, была простительной. Мучительная агония, которую он испытал в этот день, более чем извиняет промашку Эгберта Муллинера, вообразившего, будто он испил горькую чашу до самого дна. Он корчился, как на раскаленных углях, пока слушал эту жвачку, которую она назвала «Разошедшиеся пути». Его душа завязывалась узлами.
Роман Эванджелины был ужасной, неприличной стряпней. Не в том смысле, что он вызвал бы румянец стыда на чьих-либо щеках, кроме щек Эгберта, – но она запечатлела на бумаге прямо и открыто единственную известную ей любовную историю: свою собственную. Да, все нюансы его ухаживания, первый священный поцелуй, она не опустила даже ссоры, которая вспыхнула между ними на второй день их помолвки. В романе она переработала эту ссору, длившуюся двадцать три минуты, в десятилетнюю разлуку, тем самым оправдав название и помешав теме исчерпаться – на двадцати пяти страницах. А что до его предложения, так оно было воспроизведено verbatim[15]. Эгберт содрогался при мысли, что он умудрился осквернить чистый морской воздух такой жуткой белибердой.
Он поражался – как поражались многие и многие мужчины до него – тому, что женщины способны на подобное. Слушая «Разошедшиеся пути», лично он ощущал, будто внезапно потерял брюки, прогуливаясь по Пиккадилли.
Ему хотелось выразить эти чувства в словах, однако Муллинеры славятся своим благородством и великодушием. Он подумал, что будет испытывать нечто вроде стыда, если ударит Эванджелину или пройдется по ее лицу башмаками на очень толстой подошве. Однако этот стыд не шел ни в какое сравнение с тем стыдом, который его охватит, если он выразит вслух один миллиметр того, что думает о «Разошедшихся путях».
– Чудесно! – прохрипел он.
Ее глаза засияли.
– Ты правда так думаешь?
– Отлично.
Он обнаружил, что ему легче обходиться одним словом.
– Не думаю, что какой-нибудь издатель его купит, – сказала Эванджелина.
Эгберту слегка полегчало. Естественно, ничто не могло изменить тот факт, что она написала роман, но, возможно, его удастся скрыть.
– И потому я намерена оплатить расходы по его изданию.
Эгберт промолчал. Он глядел прямо перед собой и пытался закурить авторучку с помощью незажженной спички.
А Судьба зловеще посмеивалась, зная, что она еще только начала играть с Эгбертом.
Каждые три-четыре сезона бывают отмечены Сенсацией. По неведомой причине великое сердце читателей внезапно подпрыгивает и великий кошелек читателей опустошается ради приобретения экземпляров того или другого романа, который прокрался в мир без предварительной рекламы и обзавелся всего одной рекомендацией – двумя строчками в «Вестнике ресторатора», определившими его как «легкий для чтения».
Преуспевающая издательская фирма «Мейнпрайс и Пибоди» выпустила «Разошедшиеся пути» трехтысячным тиражом. А когда издатели, к своему огорчению, обнаружили, что Эванджелина намерена купить из них всего двадцать – почему-то Мейнпрайс, неисправимый оптимист, вбил себе в голову, что она возьмет сотню («Вы можете продавать их своим друзьям»), – они припрятали остальные в ожидании, когда цена на макулатуру поднимется. Получить же солидную прибыль они рассчитывали, издав «Требуху» Стултиции Бодуин, в связи с чем заранее организовали газетную дискуссию на тему: «Возрастающая угроза сексуальных тенденций в беллетристике: существует ли предел?»
Не прошло и месяца, как «Требуха» полностью провалилась. Газетная дискуссия бушевала, оставляя читателей абсолютно равнодушными. Они успели сделать финта и открыть, что секса с них более чем достаточно и что теперь им требуются хорошие, нежные, высоконравственные, чувствительные романы о чистой любви Его и Ее – романы, которые можно оставлять на виду, а не засовывать судорожно под диванную подушку всякий раз, когда раздадутся голоса ваших подрастающих сыновей. Конкретным же романом, которому они отдали свое предпочтение, оказались «Разошедшиеся пути» Эванджелины.
Именно такие стремительные нежданные изменения общественного мнения и заставляют издателей посыпать голову пеплом, а гениальных молодых романистов мчаться в соседнюю лавку узнать, свободно ли еще место младшего продавца. До последнего момента перед этой переменой секс был вернейшей картой. Издательские списки ломились от непотребных историй Мужчин, которые Делали Это, и Женщин, которым Не Следовало бы Делать Это, но которые Попробовали Это. А теперь без малейшего предупреждения буму пришел конец, и у читателей была практически лишь одна возможность удовлетворить свою новорожденную тягу к чистоте и простоте – драться за экземпляры «Разошедшихся путей».
И дрались они, как тигры. Редакционные комнаты «Мейн-прайса и Пибоди» гудели, точно встревоженный улей. Печатные машины работали круглосуточно. От гор Шотландии до скалистых берегов Корнуолла бушевал спрос на «Разошедшиеся пути». В каждом семейном доме любого пригорода «Разошедшиеся пути» покоились на этажерке рядом с горшком аспарагуса и фамильным альбомом. Священники избирали «Разошедшиеся пути» темой для проповедей, пародисты пародировали их, биржевые маклеры рвали билеты в варьете и оставались дома, чтобы поплакать над ними.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
