Я махнул рукой и пошел прочь. Вскоре мое внимание привлекла надпись на одном из кафе. На улице было еще светло, но надпись уже горела, синим, спиртовым пламенем и обещала оказать множество услуг «дешево и быстро». Я немного подумал и толкнул дверь.
В туалете я умылся и осмотрел лицо. Если не считать двух не очень заметных синяков и рассеченной губы мои потери в уличной драке были не столь уж велики. Я направился в зал.
Не знаю, что подразумевал хозяин кафе под вызывающим лозунгом «Дешево и быстро», но та быстрота, с которой я накачался спиртным, случайно забредя к нему в гости, не шла ни в какое сравнение с обещанием дешевизны. Правда, покидая кафе я немало удивился, взглянув на часы. Было только шесть часов вечера. Я невольно поймал себя на мысли, что до назначенного Светкой срока ухода Раи — восьми вечера — осталось еще целых два часа.
Я сжал зубы и, подняв лицо к небу, дал себе страшную клятву не возвращаться домой до восьми часов. Пусть все рушится к чертовой матери, решил я, и пусть Рая уходит!.. Я никого не собираюсь держать возле себя силой.
Мое жесткое решение объяснялось более чем просто — дешевая водка оказала мне такую же дешевую услугу. Я попросту забыл, что в данный момент Рая лежит связанная на диване и никуда уйти не может. Что же касается поспешности, с которой я постарался похоронить свое семейное счастье, то я испытывал настолько сильные душевные муки, что был готов простить человечеству все его грехи, включая первородный, лишь бы как можно быстрее сдержать свою страшную клятву. Дикая смесь вселенского благородства и обыкновенной ревности терзала мне грудь и требовала выхода.
Я подошел к телефону-автомату, но прежде чем набрать первую цифру надолго задумался. Потом повесил трубку и пошел дальше. Мой друг Коля, к которому я мог заявиться домой в любое время дня и ночи, предал меня. Что же касается остальных, то они не были достаточно близки мне, что бы я пришел к ним пьяный, с побитой физиономией и длинной исповедью о поруганной любви.
На ближайшей остановке я попытался заговорить с людьми. Мне было все равно с кем и о чем говорить. Но народ был безмолвен, безлик и обтекал меня со всех сторон, как вода обтекает севшую на мель лодку. После нескольких отчаянных и безуспешных попыток найти себе нового друга и излить ему свою душу, я вздохнул и побрел прочь.
Наверное, в этот момент я представлял из себя довольно жалкое зрелище. Еще ни разу в жизни я не напивался в одиночестве и не приставал на улице к прохожим. Увы, но, как и любой другой мужчина, решивший показать любимой женщине свой непреклонный характер, я оказался способным только на самоунижение.
Улица была вызывающе пуста…
Глава двенадцатая
в которой рассказывается о том, что люди все-таки иногда обращают внимание на своих ближних, а так же о том, что наши приключения закончились вполне счастливым финалом.
В конце концов, мое несколько меланхоличное настроение и острая жажда общения привели меня на тихую улицу, застроенную полудеревенскими подворьями. Подгоняя перед собой дребезжащую консервную банку, я медленно побрел в сторону островка многоэтажек. В самом высоком здании, похожем на детский пенал, на пятом этаже справа горел свет. Это была моя квартира…
Дойдя до конца улицы, я сильным ударом послал банку в ворота ближайшего гаража. Потом закурил и подошел к невысокому заборчику. Мне было абсолютно некуда спешить, и я поневоле обращал внимание на мелочи. Там, за заборчиком, во дворе дома бродил мальчишка и что-то искал в траве. Покрытая инеем трава серебристо искрилась под падающим из окна светом и, наверное, была очень холодной и неприятной на ощупь.
С минуту я курил, облокотившись на забор, а потом окликнул мальчишку.
— Эй, парень!.. Тебе помочь?
Мальчишка разогнул спину и посмотрел на меня. Ему было лет десять-одиннадцать не больше. Лица мальчика я не разглядел, встречный свет из окна слепил мне глаза.
— Спасибо, не надо, — глухо отозвался он.
В голосе пацана звучала нотка тихой скорби. Он снова нагнулся. Я выбросил окурок и открыл калитку.
Трава была действительно очень холодной на ощупь и чем-то напоминала расплющенную проволоку.
Я посмотрел на мальчишку и спросил:
— А что ты ищешь?
— Ничего.
— Тогда ты очень быстро найдешь это «ничего», — пошутил я и нагнулся к траве. — Вот тут ничего нет и тут тоже…
Неожиданно я нащупал в траве что-то небольшое и твердое.
— Стоп! Кажется, нашел что-то.
Я поднял предмет к глазам. Это был черный шахматный конь. Мальчишка сердито засопел, быстро выхватил у меня фигурку и спрятал ее в карман курточки.
Мы помолчали.
— И много потерял? — спросил я.
Мальчишка отвернулся и, присев на корточки, снова принялся шарить в траве.
— Много… Еще четыре штуки осталось.
— Ясно, — я отошел сторону и чиркнул спичкой.
В траве зашевелились черные тени. Вскоре, при помощи спичек, мне удалось найти еще две шахматные фигурки.
Мальчишка взял их с моей ладони и тихо сказал:
— Спасибо, дядя.
— Пожалуйста. Наверное, мать шахматы выбросила?
— Нет, отец.
— Чем же они ему не понравились?
— Не знаю, — мальчик коротко вздохнул. — Отец пьяный был. А когда он пьяный, он всегда почему-то к ним пристает…
«К ним», как я понял это, наверняка, к шахматам. По своему личному опыту я знал, что увлечение шахматами, каким бы тихим и скромным оно не казалось людям, иногда способно довести до умопомешательства родственников самого шахматиста. Например, жена одного моего знакомого даже подала в суд на развод, мотивируя свой поступок тем, что ей страшно надоело каждый вечер видеть перед собой спину человека впавшего в гипнотический транс над клетчатой доской. Суд счел причину не уважительной и приговорил женщину к дальнейшей семейной жизни с шахматистом. Говорят, дамочка рыдала. Ну, а вечером того же дня председатель суда, проиграв незадачливому мужу очередную блиц-партию, обиженно доказывал ему, что тот ничего не смыслит в сицилианской защите. Муж-шахматист был абсолютно спокоен. Он отлично знал, что играет лучше, а, кроме того, он так и не понял, зачем днем жена таскала его в суд.
На веранде хлопнула входная дверь, и на порожки вышел здоровенный, рыжеволосый мужик, одетый в трико и полосатую, на бретельках, майку.
— Мишка! — рявкнул он — А ну, марш домой.
Я вытер руки носовым платком и недобро усмехнулся.
— Дядя, дядя!.. — жалобно зашептал мальчишка. — Пожалуйста, не надо.
Я пожал плечами и шагнул в ярко освещенный падающим из дверного проема светом прямоугольник.
— Привет, сосед.
