Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
Тридцать две пары горячих зорких глаз с надеждой и благодарностью взирали на свою учительницу. Тишина в классе стояла такая же полная и благоговейная, как после покорения Морозовой.
На перемене Степанида Мелентьевна шёпотом сказала о чрезвычайном происшествии преподавателю физкультуры Сергею Витальевичу Ладейщикову, профоргу, и, вопреки опасениям, не встретила ни малейшего противодействия. Он тотчас согласился создать комиссию для проверки работы столовой. Чтобы начальство не предприняло упреждающих шагов, всё это провернули тайно. Ладейщиков как старый работник знал, кому можно довериться, кто не побежит рапортовать директору о посягательствах на его авторитет.
В комиссию вошли Ладейщиков, преподаватель русского языка Рагозина, супруги Третьяковы, Ермолин. Договорились, что сразу после уроков соберутся и двинутся в столовую, чтобы обрушиться на махинаторов внезапно, как снег на голову. И задуманного эффекта достигли. Главная повариха Тулузова, массивная бабища, была явно растеряна, напугана. Обрюзглая её физиономия невольно наталкивала на мысль о чрезмерной упитанности поварихи за счёт недоедания детей.
Таких внезапных комиссий ей, по-видимому, давно не доводилось принимать, и потому она держалась без гонору, в её лице и позе сквозила даже некоторая виноватость. Однако же она не потеряла присутствия духа и пыталась доказать, что дети остались голодными по чистой случайности. Препираться с нею не стали, понимая, что это бесполезно. Ладейщиков потребовал пробу обеда. Подчинённые Тулузовой суетливо почерпнули из громадного бака варева и подали в тарелке. В пустую баланду без жиринки, без блесточки они не забыли плеснуть две столовые ложки растительного масла, что должно было слегка облагородить блюдо. Кусок мяса, довольно крупный, наверняка намного больше того, что полагается по норме, был подозрительно тёмного, почти чёрного цвета. Члены комиссии хлебнули по ложке кисловатой жидкости – бульоном такую жижу не назовёшь, вода водой!..
Степанида Мелентьевна выловила из тарелки кусок мяса и попыталась разрезать на мелкие дольки, но не тут-то было! Немало усилий она употребила, прежде чем распилила его на три ломоточка. Попробовала жевать – бесполезно! Как будто бы, действительно, кожа какая-то или подмётка от сапога. Предложила Ладейщикову отведать диковинного мясца, но и мужчина пожамкал, помусолил пробную дольку, вынул её изо рта, выложил на стол.
– Что это за мясо, товарищ Тулузова?
– Откуда мне знать? Что дадут, то и запускаем в производство.
– Ну что ж, придётся пройти на склад и посмотреть, от какой туши это мясо взято.
Нашли кладовщика, Дмитрича, как все его называли, плюгавого мужичонку в телогрейке и шапке-ушанке с отслоившимся и нависающим вперёд козырьком. Голова у Дмитрича почему-то не держалась прямо, то опускалась на грудь, то клонилась в сторону, благодаря чему он хитровато, вроде бы с подвохом, взглядывал собеседнику снизу в лицо.
Дмитрич открыл склад, и все тотчас увидели распочатую тушу лошади. Члены комиссии так и ахнули и вспомнили, что полторы недели назад здесь же, на складе, покупали по заниженной цене первосортное говяжье мясо, которого будто бы излишне много было припасено, вот и решили, чтоб оно не испортилось, осчастливить весь персонал детдома. На поверку педагоги, сами того не зная, стали участниками подлой и корыстной афёры, набили карманы махинаторов, а детей, учеников своих, оголодили!
– Лошади-то что, разве не нужны детдому? – спросил Алексей Иванович.
Кладовщик пожал плечами, жуликовато усмехнулся.
– Не моего ума проблема. Спросите у завхоза.
– Мда-а, действительно, очень странно всё это, – молвил Ермолин.
– Более чем странно, – добавила Третьякова. – Говядину продали, а конину пустили в оборот. Ловко!
– А деньги-то в кассу оприходовали? – спросила Рагозина.
– Не по адресу обращаетесь, дорогие товарищи, – сделал коротенький отметающий жест кладовщик с иронической улыбкой на губах.
– М-да-а, некрасивые дела-делишки творятся, – пробормотал Ермолин, пожевал губами, цыкнул зубом.
– Сергей Витальевич, может, составим акт да и по домам? – предложила Рагозина. – Вроде бы всё ясно.
– Ну что ж, Мария Николаевна, – согласился профорг, – вам как знатоку русского языка и карты в руки, садитесь и строчите.
На складе нашёлся и стол, правда, обшарпанный до жути, и расшатанный стул, ножки которого для крепости были перетянуты электрическим проводом. Через несколько минут акт был составлен. Все члены комиссии расписались, подмахнул документ и кладовщик. Ладейщиков попросил коллег не расходиться, пока в акте не будет поставлена подпись главной поварихи, но когда он вернулся, комиссия наполовину поредела, остались только Третьяковы. Предстояло же ещё найти завхоза, который ушёл домой, а жил он в первом бараке. Туда и направилась комиссия.
Завхоза Игната Шишмарёва Третьяковы увидели впервые. Этот рыжебородый мужичище произвёл на них благоприятное впечатление открытостью, добродушной улыбчивостью. В отличие от ехидного, скользкого кладовщика, завхоз не скрывал неодобрения тёмных махинаций директора детдома. Он откровенно рассказал, как было дело. Издох старый конь из имевшихся в хозяйстве детдома пяти, издох не от болезней, а по старости. Игнат вывез его недалечко в лес, выбросил на съедение воронам да бродячим собакам. Когда же пришёл к Хрунько с актом на списание одра, директор акт уничтожил и велел доставить дохлятину на склад: детдомовцы, дескать, не то что коня, самого черта сожрут с кишками. Эти вопиющие факты следовало бы отразить в акте, где не было ни слова о том, что конина-то – не просто неудобоваримое мясо дряхлого коня, а дохлятина, которую вернули со свалки, где её, возможно, уже грызли звери и клевали птицы и, быть может, внесли какую-нибудь инфекцию. Однако же, поскольку комиссия разбрелась, ни добавлять что-либо в акт, ни переделывать его не стали, успокоились на достигнутом.
Вечером после ужина к Третьяковым пришёл Ермолин и по своему обыкновению засиделся допоздна.
– Вы так близки мне по духу, дражайшие мои соседи! Я так рад, что работаю с вами в одной школе! – откровенничал он. – Мы с вами вполне единомышленники, потому что не приемлем подлости ни под каким соусом. Я, понимаете ли, из-за моих принципов нигде долго не задерживаюсь, непременно конфликтую с начальством, и мне приходится то и дело сниматься с якоря. Сюда я прибыл из Турунченского района. Не поладил с директрисой по фамилии Горшкова. Язва, понимаете ли, а не женщина! Я никогда не стремился к руководящим постам, быть директором или завучем – нет, это противно моей натуре. Я могу быть только рядовым. Да и кто б поставил меня руководить школой?! Я же, как и вы, беспартийный. Так вот эта дама так упивалась своей властью, возможностью давить, ущемлять, издеваться над подчиненными, что я не выдержал и принялся отстаивать справедливость. Как центровой нападающий на футбольном поле, я бил и бил, забивал голы, хотя прекрасно понимал, что судьи неправедны, что моё поражение запрограммировано изначально. Фамилия у директрисы как будто нарочно придумана – Горшкова! Тупой, никчёмный, ничтожный горшок, который надо разбить вдребезги и черепки выбросить вон. У злыдни имелась в активе вроде бы десятилетка, но это наверняка блеф. Совершенно безграмотная бабёнка! Когда её назначили директором, то предложили поступить заочно в пединститут. И она для проформы поступила, но за четыре года так и не осилила первый курс! Представляете? Такое возможно только в Якутии. Борьба окончилась тем, что весной мне вежливенько предложили уматывать из района в распоряжение министерства. Вот так, дорогие мои. Я всю жизнь бью лбом горшки. Это в некотором роде мой крест. Результаты, правда, неутешительные: горшки остаются на своих местах, на своих постах, а я, центровой нападающий, с покалеченным лбом ищу новое место под солнцем. Ну и что? Всякому своё. Но пока жив, спуску горшкам не дам!
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
