Ортед опасался выступить против Кейна, понимая, что вышколенные, вымуштрованные, закаленные в боях войска генерала верны только своему командиру. Пока пехота и полки Стражей Сатаки не шли ни в какое сравнение с боевыми полками кавалерии Кейна, открыто убрать генерала представлялось довольно рискованным.
Кейн тоже не торопился переходить в открытое наступление до тех пор, пока Ортед не раскрыл ему всех тайн, прежде всего тайн своей неуязвимости. Откровенно говоря, поначалу генерал недооценил Пророка, посчитав его зарвавшимся бандитом или остервенелым фанатиком. Сделать из Империи бездонную кормушку для содержания личной армии Кейна генералу не удалось. Ак-Седди быстро показал ему зубы и дал понять, что и сам далеко не прост. Кейн хотел узнать о нем больше, но Ортед тоже вел свою тайную игру. Привыкший действовать решительно и брать на себя ответственность, Кейн ударил первым, чтобы разорвать этот порочный круг.
Больше половины Южных Королевств рухнуло под ударами Меча Сатаки. Вместе с джунглями Шапели захваченная саванна представляла собой огромную империю. Кейну было ясно, что и остальные королевства Юга падут к его ногам. А дальше? Дальше… Империя, занимающая треть Северного Континента, объединенная идеологией, сильной властью и обладающая могучей армией, без особых усилий подчинит себе Северные Провинции, Горные Княжества и остатки Серрантониевой империи. Затем придет черед оставшихся земель континента.
Но на данный момент армия Кейна выдохлась. Ее полки и эскадроны рвались в бой, но линии снабжения были слишком растянуты, слишком далеко друг от друга стояли чересчур малочисленные гарнизоны. Многие форты остались вообще без прикрытия, и в них засели остатки рассеянных в боях вражеских армий. А Ортед гнул свое, требуя продвижения вперед и переселения жителей захваченных городов в центральные районы Шапели. Если последнее можно было объяснить безумием религиозного фанатизма, то продолжение наступления грозило серьезным поражением. Кейн не мог рисковать. Он решил нанести удар первым.
По всем параметрам это был настоящий, хорошо подготовленный государственный переворот. Одна из верных Кейну придворных куртизанок должна была увлечь Ортеда в его личные покои в одной из башен крепости. Там за него, пьяного и одурманенного наркотиками, должны были взяться наемные убийцы — знатоки своего дела. Неуязвимость Ортеда для стального клинка лишь подогревала рвение этих мастеров заплечных дел, будоража их воображение самыми экзотическими вариантами лишения жизни.
Охваченная ревностью Эскетра как раз собралась подняться в спальню Ортеда, когда ее окликнул Джарво. В эти же минуты убийцы, посланные Кейном, разбирались с караулом, охранявшим один из второстепенных, редко используемых входов в крепость. К тому моменту, когда они ворвались в покои Пророка, он во главе дюжины стражников уже обшаривал Седди в поисках Джарво.
Кейн, ожидавший результатов в зале вместе с якобы пьяными офицерами своей армии, неправильно понял появление вооруженной дворцовой стражи. Решив, что кто-то предал его, известив Ортеда о готовящемся покушении, Кейн дал сигнал своим людям. Сверкнули клинки, зазвенела сталь… Тайное противостояние переросло в открытое столкновение.
Ортед, внутренне готовый к такому повороту событий, отреагировал быстро, попытавшись запереть Кейна если не в Седди, то хотя бы в черте города. Это ему не удалось. Трупы Стражей Сатаки, устилающие улицы, отметили отчаянный прорыв Кейна и его людей через ночной Ингольди. К рассвету и лагерь за городской стеной оказался покинут.
Кейн внимательно оглядел изувеченное тело, лежащее на походной раскладной койке. Обернувшись к Дольнесу, он буркнул:
— По крайней мере она жива. С чем тебя и поздравляю. Что там у вас случилось?
Шпион, почесывая повязку на раненой руке, поспешил ответить:
— Я точно не знаю… Не все понятно. Когда мы пришли за ней, театральный двор горел, а вокруг столпилось много народу. Совпадение это или нет, но Стражи Сатаки явились туда в ту же ночь, но чуть раньше нас. Кто-то донес им, что театр — рассадник нучи. По правде говоря, после налета Стражей мало что осталось.
Могу себе представить, — кивнул Кейн.
— К такому повороту дел мы не были готовы, — признался, разводя руками, Дольнес. — Нам просто повезло, что мы обнаружили ее живой. К тому же толпа вовсе не пришла в восторг, увидев, что мы пытаемся спасти бедняжку, вытаскивая гвозди из ее рук. Пришлось остудить пыл зевак, чтобы пробиться через толпу. Я имею в виду что несколько голов отправилось в свободный полет по камням мостовой. К городским воротам мы пробились почти вслед за вами. Старый караул был перебит или прятался где-то, подкрепление из казарм еще не прибыло. Такая гонка, да еще и сутки по саванне, — не думаю, что бы это пошло девице на пользу.
Кейн наклонился над покрытым синяками и ссадинами лицом лежащей девушки.
— Будь я проклят! — пробормотал он себе под нос. — Эх, девочка, лучше бы ты тогда оступилась на лестнице или набралась решимости, чтобы прыгнуть…
— Вы о чем? — спросил Дольнес.
— Да так… Не обращай внимания. У полковника Алайна получишь деньги. Заработал ты их честно. Даже если врачи окажутся бессильны — получишь по договору все. Не твоя вина, если она не выживет.
ХХIII. ДВЕРИ
Если остаться в живых было везением, то Эрилл могла считать, что ей крупно повезло.
Словно ночной кошмар, в ее памяти вставали картины налета стражников на театральный квартал. Горящие дома, перевернутые повозки и фургоны, люди, падающие под ударами клинков, даже не успевшие понять, что происходит и в чем они провинились. Боури, гневно заносящая топор и исчезающая за стеной силуэтов в кольчугах и шлемах. Череда перекошенных ненавистью лиц, боль, пронзающая все тело. Полуобморочное оцепенение при виде приставленных к запястьям гвоздей и медленно, как во сне, взлетающего в воздухе большого деревянного молотка.
У нее еще хватило присутствия духа, чтобы думать. Джарво, видимо, нашел Эскетру. Та предала его. Под пыткой Джарво выдал тех, кто укрывал его столько времени, — и вот железные гвозди впиваются в ее тело. Потеряв сознание от боли, она уже не почувствовала, как люди Кейна вынимали из ее рук и ног гвозди, как несли ее к городским воротам, как тряслась по саванне санитарная повозка.
В это утро она сидела на песчаном пляже у берега Южного Пролива. Морской ветерок приятно холодил кожу. Эрилл посмотрела на страшные шрамы на ногах — еще месяц назад она не могла сделать и шага. Такие же шрамы уродовали ее запястья — долгие недели она не могла самостоятельно даже поднести ко рту ложку. Но постепенно боль и память о боли отступили. Время лечит боль, особенно — телесную.
Через Пролив видны были утесы Южного Континента. Там, недалеко от берега, лежали развалины Карсультьяла — первого из великих городов человечества. Кейн часто рассказывал Эрилл о нем. Его меч был выкован в Карсультьяле несколько веков назад. Такого оружия осталось на земле очень мало, и стоило оно дороже золота своего веса. Никто с давних пор так и не сумел разгадать тайну карсультьяльской стали и превзойти мастерство кузнецов древнего города. Эрилл подумала, что неплохо было бы оказаться сейчас в Карсультьяле, погулять по древним улицам, выйти за ворота города и затеряться в барханах безжизненной пустыни Хэрратонлэ. Кейн утверждал, что эти пески абсолютно необитаемы, а значит, там и слыхом не слыхивали ни о каких Великих Походах и Черных Богах.
