Максим понимал, что создает нечто грандиозное, но не понимал насколько. Он работал над храмом уже около двух лет, храм был в его голове круглосуточно, ему даже снились сны, как он берет людей, бросает их в храм, а они врастают в его стены и тем самым храм строится. Он отчасти свыкся с храмом, но когда люди видели храм впервые – впадали в исступление. Наконец-то кто-то настолько восхищается им, без всяких: ну посмотрим, что впереди, ты еще ничем не пожертвовал, без меня ты его не достроишь и остального обидного бреда.
Ее ноги стало покалывать от холода, хотя всему телу было жарко, он повернулся к ней лицом, обнял, поцеловал, она уже давно была в экстазе, позабыла обо всех своих правилах и принципах. Это был первый поцелуй в ее жизни, конечно не десятое свидание с парнем, в котором она будет уверена, не предполагаемый будущий муж, как она планировала, но этот парень строит один из самых красивых храмов в мире, ах да, а еще он безбожно красив… человек, в душе которого нет места для Бога, построил место для него, чтобы пообщаться на нейтральной территории.
Она отдалась ему на мраморном полу посреди буддийского зала. Он был так возбужден, что заметил кровь на презервативе, только кончив. Он внимательно посмотрел на нее, вроде пока не сожалеет.
Они поднялись, на мраморе осталось немного крови. Максим посадил девушку в машину, а сам вернулся в храм и попросил, чтобы в буддийской части не отмывали кровь посреди зала.
Вернувшись к своему БМВ, он сел за руль и устало спросил:
– Ну что, это стоило двадцати с чем-то лет ожидания?
– Да, потрясающий храм.
Максим рассмеялся и пригласил ее поужинать.
***
Алина медленно открыла глаза, прямо перед ней обнаружилась батарея, к которой были привязаны веревкой руки и ноги Алины. Она распрямилась из позы зародыша, потянулась, повернулась спиной к батарее и осмотрелась. Она еще не окончательно пришла в себя и страха не испытывала.
Комната как комната, скорее всего съемная, фотографий, ненужных сувениров, личных вещей, позволяющих идентифицировать их владельца – не было ничего в этом роде, валялось несколько мужских шмоток: джинсы, на кровати чистые носки, под кроватью грязные. В дальнем углу комнаты лежал маленький красный комочек, похожий на женские трусики. Все не сильно, но грязное – пол, стол, подоконник, до откровенной затхлости далеко, кое где блестят отдельные поверхности или даже части поверхностей, где видимо начиналась грандиозная уборка, но до конца не доводилась. «Пытается», – подумала Алина, и тут в комнату зашел Дима, у него усталый и озабоченный вид. Пока он переставлял стул от стола поближе к Алине и садился на него, Алина напряглась и вспомнила вчерашние события, все еще немного туманно, но суть была уловлена, Алина глухо, не открывая рта, засмеялась.
– Разве это смешно? – при первых же Диминых словах, стало ясно, что он пьян, насколько, понять было сложно.
– Это третий раз, когда меня связывают. Если не считать те разы, когда меня связывал Капитан во время секса.
– Этот раз будет последним.
– А угрожали убить меня… раз пять или шесть. Уже со счета сбилась, – соврала она, пять, ровно пять раз, она коллекционировала эти угрозы.
Дима откинулся на спинку стула, закрыл глаза, левой рукой массировал себе висок. Алина села, прислонившись к батарее, и приняла максимально допустимо расслабленную позу. Дима открыл глаза, подался вперед и заговорил:
– А я все-таки убью.
– Валяй, сейчас.
– Пока не могу – меня мучает… жалость. Но со временем, и не важно, сколько его понадобится, я это сделаю. Мне только нужно осознать, что ты и есть та самая Алина, про которую мне рассказывал твой брат, и не только он. Я знаю, что ты тварь, да, но ты выглядишь так невинно, ты такая маленькая…
– Хватит оправдываться, ты просто слабак. Убей, и дело с концом.
Дима отпрянул от неожиданности. Он боялся, что она будет плакать и умолять его отпустить, и ему будет сложнее убить ее, но когда она стала буквально напрашиваться на смерть, удивительно, но Диме стало еще сложнее решиться на хоть что-то. Он долго смотрел на нее, а потом сказал:
– Знаешь, в твоих глазах нет доброты, но нет и злобы, никаких ярко выраженных человеческих чувств, только затравленность, даже не отчаяние. У тебя глаза маленького дикого зверька.
– Если нужно меня убить – убей сейчас. Не нужно унижать ни меня, ни себя. И ещё ты пьян, проспись – потом поговорим.
Дима поднялся, достал из ящика стола скотч, заклеил не сопротивлявшейся Алине рот и вышел из комнаты. Почти сразу Алина услышала звуки открытия и закрытия входной двери на ключ. Тогда она попыталась вытащить руки из веревки, ей не хватило совсем чуть-чуть, но из-за боли она прекратила попытки. Она постучала костяшками пальцев по батарее, звук вышел глухой и тихий.
Через день Дима вернулся, он был трезв и доволен. В руках его был бумажный пакет:
– Здравствуй, обезьянка.
Алина не спала, она лежала, повернувшись лицом к батарее, и услышав Димины шаги, села. Запах мочи ударил Диме в нос, и он остановился посреди комнаты. Морщась, он подошел ближе, кинул пакет рядом с Алиной и рывком отклеил скотч с ее лица. Она дернулась и зажмурилась от боли, но не вскрикнула. Дима сразу отошёл на безопасное расстояние.
– Тебя не было почти сутки, чего ты хотел, – Алина говорила так, будто мало того, что ей не стыдно, но даже забавно нагадить в Диминой квартире, – если не будешь следить за мной нормально – здесь станет невозможно находиться.
– Для тебя. Я могу снять еще одну квартиру, а тебя оставить здесь.
– Максим найдет меня.
– Я скажу твоему брату, что мы с тобой встречаемся, и ты переехала ко мне, а с ним говорить не хочешь после ссоры. Поешь, там в пакете.
Он развязал ей руки. Алина открыла пакет, достала из него бутылку воды, бананы и еще один пакет с курицей гриль, она жадно набросилась на воду и бананы. Дима оттащил стул, все еще стоящий перед Алиной подальше в центр комнаты.
– Надо поговорить. Во-первых, не пытайся сбежать. Когда меня нет, это невозможно, ты должна была уже понять. Когда я дома, иногда я буду отклеивать тебе рот, но станешь кричать – я буду тебя бить и снова заклеивать его. Иногда, чтобы ты поела или сходила в туалет, я буду развязывать тебе руки и ноги, но и тогда не пытайся сбежать, потому что я сильнее тебя.
– Нет никого сильнее меня, – продолжая жевать сказала она, – Я вас всех переживу – потому что у меня нет чувства собственно важности. То, за что мы больше всего переживаем – теряем в первую очередь – так вот я не боюсь смерти и не считаю себя чем-то важным для этого мира и людей.
Дима не понял половину слов, но не стал переспрашивать, ему было все равно. Он дал Алине сходить в туалет, помыться, дал смену одежды – свой старый тренировочный костюм, потом связал так, чтобы она не могла пошевелиться и положил у двери в комнату, а сам помыл пол у батареи, где держал ее связанной. Сделав это, он обернулся и решил, почему бы не помыть остальной пол. Кончилось тем, что он провел генеральную уборку всей комнаты, руководствуясь странным сонмом мыслей: ему хотелось выглядеть перед Алиной более респектабельным, грязная комната, казалось ему, выставляет его слабым перед ней, не организованным. К тому же, когда он был здесь один, то не особенно обращал внимание на окружающее его. Свое жилище, пусть не идеально гигиеничное – было родным и уютным, а теперь с Алиной, все казалось чужим, неудобным, хотелось все поменять, и уборкой Дима пытался сделать квартиру пригодной для жизни с новой соседкой. А еще он просто не знал, что еще делать, пока она была здесь с ним в комнате, может и правда снять новую квартиру, но тогда ему придется тратить время, чтобы приходить сюда и кормить ее и водить в туалет, плюс, если Макс заметит, а он точно узнает, он стал подозрительным после ссоры с Алиной, то как ему объяснить, что он встречается с Алиной, она к нему переехала, а он съехал? Нет придется жить здесь, просто он будет реже бывать дома или, а какого черта, она не сможет ему помешать. В принципе: он оглядел в первый раз за все его проживание здесь, чистейшую свежую комнату, теперь в такой чистоте Алина кажется эдаким экспонатом, красивым экспонатом современного искусства. Если почаще ее мыть и дать ей нормальную женскую одежку по размеру – она будет эстетична, будет радовать глаз… Диме пришлось ударить себя по лбу, чтобы прекратить подобные размышления. Мне нужно ее убить! Напомнил себе он. И чем скорее, тем лучше. Ее пребывание здесь – дело времени. Малого времени. Завтра – послезавтра он сделает это.
