– Make love, not drugs, – сказала Нора Ди дидактически и одновременно с вызовом. – Собирайся. У меня мало времени.
После лишения Дейва водительских прав она привозила его на работу и забирала с нее. И вряд ли была от этого в восторге.
Звучно процокав каблучками по бетонному полу магазина, Нора подошла к вертящейся стойке с купальниками, взяла пластиковую чашечку для бюстгальтера и, молниеносно обнажив грудь, приложила ее по назначению.
– Это так? – хохотнула она. – Боже, чем ты торгуешь, сынок?..
На следующий день я вновь появился у Дейва, чтобы подвезти его домой. Походил по магазину, порылся в женском белье.
– Хочу повидать Нору, – сказал я, чтобы развеять его сомнения.
Он присвистнул.
– Ну, ты даешь! Вообще-то я живу один, но мы можем заехать к ней в гости. Надо придумать повод. Может, займем денег?
Голова у Дановица работала плохо.
Мы тормознули у цветочной лавки, и я купил Норе шикарную корзину цветов. Дейв никак не комментировал происходящее. Набил косяк и с наслаждением дымил, поглядывая на прохожих.
– Любви все возрасты покорны, – сказал он равнодушно. – Ну, и что ты с ней будешь делать?
Я глянул на него, но не нашел, что сказать.
Мы подъехали к трехэтажному кирпичному дому в центральной части города. Внизу располагалась художественная мастерская с выставленными в витрине картинами городской жизни. Мужчины и женщины на холстах танцевали танго. На натюрмортах полыхали цветы и мандарины.
Нора увидела нас с балкона и рассмеялась.
– Сейчас я открою, – крикнула она и, стуча каблуками, спустилась по лестнице.
Выглядела Нора как вчера, лишь поменяла жакет на белую блузку. Такие женщины держат себя при полном параде даже дома.
– Решили мне помочь? – спросила она насмешливо и уже в коридоре победно прошептала: – Я знала, что ты приедешь.
Я подарил цветы, поблагодарив за то, что она произвела на свет замечательного сына.
– Это твой собутыльник? – вновь спросила она Дейва, но лишь для того, чтоб меня подразнить. – Драгдилер?
– Он типа писатель, – отозвался Дейв. – Хочет взять у тебя интервью.
– Вот как? У молодых людей есть фантазия…
Нора поставила цветы на комод, инкрустированный поддельными гербами. Мебель в ее квартире была явно не из Sleepy’s. Книжный шкаф с книгами, обеденный гарнитур, журнальный столик у кухонного дивана. Французская ширма с женскими головками в шляпах, двусмысленно разъединяющая гостиную на две равные части.
Нора принесла кофе в большой медной джезве и три фарфоровых чашки на металлическом подносе.
– Машиной я не пользуюсь, – важно сказала она.
Чтобы поддержать беседу, я рассказал все, что знаю об ар-деко: пригодился опыт торговли старьем в Хэмптонс. Перешел на индейцев и поведал историю про пуэбло с ручным волком. Рассказ получался складным и увлекательным.
– Если бы я встретила его отца еще раз, – сказала Нора Ди, кивнув в сторону Дейва, – то придушила бы его тут же, вот этими вот руками. – Индейцы – животные. Грязные кривоногие животные.
Я смущенно закашлялся.
– Ну, и что ты хочешь? – продолжила она, обращаясь ко мне. – Трахнуть старуху? Из-за того, что я похожа на вашу муви-стар? Ха-ха-ха! Ты знаешь, сколько мне лет, писатель сраный?
– Ну зачем так сразу? – сказал я глупость.
– А как еще? – заржала она. – Своди меня в турецкий ресторан, если хочешь. А потом трахни. Все равно тебя одного мне будет мало. Ха-ха-ха!
Я не обижался на Нору. То ли она была пьяна, то ли хотела удержать от ошибки. Если она меня и отбрила, то очень экстравагантным способом.
Некоторое время продолжить свои ухаживания я не решался. Сидел в своей хате на озере Эрроу-хед и занимался насущными делами. Из равновесия меня выбила фотка Хельмута Ньютона «Они идут», попавшаяся случайно в поисковике Интернета. Четыре манекенщицы: сначала одетые, потом – в таком же положении – голые. Нора Ди могла быть одной из них. Я заехал в сельпо и взял упаковку «Mike’s hard lemonade». Когда алкоголь кончился, повторил. Потом опять.
К Норе поехал в приподнятом настроении. Заскочил в аутлет на 80-м интерстейте и купил ей дорогую летнюю шляпу в коробке.
В Страудсберге припарковался на главной улице, вывалился из внедорожника, рассмешив молодежь. Был майский цветущий вечер. Городок гулял. За столиками в открытых кафе ворковали пары. В барах настраивалась «живая музыка». Чужим на этом празднике жизни я себя не чувствовал. О предстоящей встрече не думал.
Нора заметила меня первой. На подходе к ее дому было несколько незатейливых кафешек, и она скорее всего выпорхнула из одной из них. Повисла у меня на плечах, прижала к стене.
– Ты пьяный, – прошептала она ласково. – Спаиваешь моего Дейва.
Мы начали целоваться у входа в подворотню, не обращая внимания на людей. Залезали руками под одежду друг другу. Лизали друг другу щеки. Я не выпускал картонки со шляпой из левой руки и, обнимая Нору, неловко стучал коробкой ей по шее. Она этого не замечала.
– У нас могли быть красивые дети, – говорила она в эйфории какого-то несбыточного проекта. – Красивые итальянские дети!
Бутылка хлопнула и разбилась о стену в нескольких сантиметрах от наших голов. Вторая ударилась об асфальт, но, срикошетив, отскочила на газон. Мужик, стоявший на балконе Норы Ди, вел по нам прицельный огонь. Я заметил, что у него огромная голова с маленькими глазами и кровожадным оскалом, как у Щелкунчика из диснеевского мультфильма.
– Какая ты блядина, Нора, – орал он. – Хоть бы подмылась после меня!
Он хотел швырнуть в нас третью бутылку, но, обнаружив, что она еще наполовину полна, отпил пива. Человек такого размаха мог не только убить ближнего, он мог сбить пассажирский лайнер.
– Мой канук приехал, – пробормотала она извиняющимся тоном. – Ты сегодня не вовремя…
Нора выпрямилась и отпрянула от меня, стряхивая остатки наваждения.
– У нас ничего не будет, – неожиданно твердо сказала она. – Ты не видел, какой у меня живот. Он тебе не понравится. – Потрепала меня по щеке и презрительно добавила: – Писатель…
Дейв на время реабилитации переквалифицировался в магазинного Иисуса Христа. Напялил на себя терновый венец, одел рубище, взял посох. За кассой сидел именно в таком виде и цитировал покупателям Евангелие.
– Прости ближнему твоему обиду, и тогда по молитве твоей отпустятся грехи твои! Любовь долготерпит, милосердствует! – Мне казалось, что он прикалывается. – Моя мать умерла, – неожиданно вставил Дейв. – Попала вчера вечером под машину с канадскими номерами. – И продолжил свою хрень: – Любовь не завидует, не гордится!
Я подошел к прилавку, взял альбом со стикерами и стал его перелистывать. Слова Дейва еще не достигли моего сознания. Тогда я закрыл глаза и вспомнил раннее утро в Либерти-парке на Гудзоне. Бродяжий лагерь просыпался перед панорамой Манхэттена, и когда я вылез из палатки, увидел девушку в легком индийском платье, бредущую среди догорающих костров с поднятой к небу рукой в поиске джойнта. Солнце пробивало ее пышную шевелюру, черное пятно небритой подмышки приковывало взгляд. Нора Ди, молодая, шла ко мне на фоне пробуждающегося большого города.
