«Вот и добре, – Щорс промолвил, –Гей, за мною поспешай!Будем биться за свободу,За советский вольный край!»
Советская песня. Слова народные– Лезь или я начинаю убивать твоих людей! Ну!
Навроцкий вскинул наган и выстрелил. Пожилой рабочий в круглых железных очках, стоявший возле сверлильного станка, схватился за плечо, вскрикнул и навалился бедром на станину.
– Я их буду убивать и добивать, пока ты не влезешь! Ну!
Следующий выстрел, как и первый, затерялся в грохоте работающего цеха, но пуля достала бросившегося наутек рабочего в пропитанном мазутом свитере. Свинец на бешеной скорости вломился в тело, пробивая кожу, ломая ребро, разрывая сосуды, и застрял в мышечной ткани. Свинец сбил бегущего с ног, швырнув его вперед. Человек, падая, зацепил ведро, перевернул его. На пол высыпались шайбы, покатились по железным пупырчатым листам.
– Не надо! Я выполняю!
Конструктор забрался на танковый корпус, на свое детище, которое знал до последней клепки, до мельчайшего изгиба. Шагнул к башне… Кожаная подошва ботинка проехала на масляном пятне, он взмахнул руками и упал на колени, разбивая их о броню.
– Я же сказал, что стреляю, пока ты не окажешься в танке.
Третья пуля, пущенная с тщательным прицеливанием, пробила рабочему в пропитанном мазутом свитере, пытавшемуся доползти до уложенных стопками траков и укрыться за ними, лодыжку.
– Не надо больше стрелять! – взмолился Котин. Забыв об ушибленных коленях, он бросился к башне и прыгнул, как в прорубь, в открытый башенный люк.
Навроцкий забрался следом.
– Вниз! Лезь вниз! – ворвался в танковое нутро крик. Нависший над люком человек заслонил свет цеховых электроламп. Котин спустился из башни, освобождая путь в танк этому безумцу.
Внутри танка царила полутьма. Но конструктору и вовсе не нужен был свет, он мог вслепую не то что добраться до места механика-водителя, но и найти, а также исправить любую неполадку. В полутьме, нагнувшись, он проделал два метра по танковой тесноте, задевая стенки корпуса, пустующие крепежи для боекомплекта.
Конструктор опустился в кресло механика-водителя. Пока этот тип освоится, глаза его свыкнутся, пока нащупает дорогу и обо что-нибудь обязательно шваркнется… Есть капля времени… Выбраться через люк стрелка-радиста? Но этот тип может успеть и вцепиться в ноги. И танк, его «кэвэшка», останется в руках сумасшедшего. Что он может натворить!
Котин замер и услышал, как скрипнула кожа кобуры, принимая пистолет. Потом лязгнул запор затворяемого башенного люка. Есть несколько секунд. Думай же, конструктор! Он же не знает танка так хорошо, как ты. Он не проскользнет ужом. Думай, конструктор, думай…
– Что происходит, Петя?! Что?! Что делать-то?! – Нормировщица Зина трясла за отвороты спецовки Петю, слесаря и тайного любовника, и, плача, утыкалась ему в плечо.
– Подожди, схожу узнаю, – сказал Петя и хотел выйти из-за станка, но был ухвачен за рукава с криком:
– Не пущу!!!
Навроцкий запер башенный люк. «Дьявол! – молнией прошила мысль. – Ученый может смыться через второй люк!»
Граф обрушился вниз. Больно ударился обо что-то локтем. Бросившись вперед, вовремя не пригнувшись, он лбом налетел на край башенного выреза. В глазах вспыхнули оранжевые круги. Стоп, приказал он себе. Присел на корточки, потирая ушиб. «Ты сам на себя не похож, граф, делаешь глупости».
В полутьме глаза выхватили светлое пятно. Значит, в люк никто не лезет. Выбрался уже, успел? Навроцкий застыл, затаил дыхание. С той стороны в глухой гул сливались звуки цеха, его монотонность нарушали крики. Забегали! Внутри стальной машины сильно пахло машинным маслом. Шаркнуло, раздался тихий «дзиньк», скрипнула пружина. Свыкающиеся с полумраком, отходящие от удара глаза уловили движение. Стали вырисовываться очертания человека в полутора метрах впереди. Здесь ученый, бежать не решился. Навроцкий разобрал копошение и тихий перезвон. «Ах вот оно что!» Граф протянул руку, нащупывая верх танкового корпуса. «Изобретатель изобретает мне встречу! Что ж, он молодец, не теряется»…
