Эля
– И что мы спросим, Ань? – беспокоилась Эля, от волнения теребя в руках ремешок сумочки. Автобус, который вез их к больнице, гремел, подпрыгивая на неровной дороге, и нещадно коптил. Эта тряска и вонь, пробивавшаяся в салон через неплотно прикрытые двери, вызывали тошноту, и Эля опасалась, что ее вырвет. Но отчего-то боялась признаться подруге, что ей нехорошо. Сейчас ей ее же решение поехать в больницу, в которой находилась так похожая на нее девушка, уже не казалось правильным. Что ей даст эта встреча? И главное – чем она может помочь несчастной, по сути, ничего о той не зная? Нет, глупый порыв – позвонить вечером и озвучить Ане свое желание съездить в больницу. Эля еще до последнего надеялась, что подруга ее отговорит или окажется занята, но Аня будто ждала звонка и решение Эли приняла с воодушевлением, ответив, что завтра у нее как раз выдаются свободных полдня, так как на смену ей заступать после обеда. Подруга распечатала карту из Интернета и с утра пораньше приехала на станцию, где жила Эля.
– Что-что – так и скажем, что у тебя какое-то время назад пропала родная сестра. Мы увидели фотографию в фейсбуке и тут же помчались.
– А потом? Потом что скажем? Если это моя сестра, то как выкручиваться будем?
– Ну что ты трясешься, как осинка на ветру! – рассердилась Аня, потому что Эля своими вопросами всю дорогу не давала ей покоя. – Как-нибудь выкрутимся!
– Но мы же можем дать этой несчастной ложную надежду. Вдруг это ей навредит?
– Не навредит, – припечатала подруга и объявила: – Следующая остановка наша!
Эля кивнула и зачем-то заглянула в сумочку, будто там лежал талисман, способный придать ей уверенности, а затем намотала на шею шарф и запахнула куртку. Оделась она в каком-то порыве совсем не по погоде. Дождь не шел, и вполне ясное небо его не обещало, но с утра дул сильный ветер, который проникал под куртку и выхолаживал тонкую ткань нежной туники. Может, из желания сделать подруге приятное Эля впервые надела эту тунику небесного цвета, привезенную ей из Испании. Или поддалась суеверному чувству, что туника, которая так шла ей и делала цвет ее глаз еще ярче, принесет удачу. А может, просто захотела поднять себе настроение после ночных кошмаров, которые выпили из нее силы и отравили настроение неуверенностью и сомнениями.
Вначале Эля увидела странный сон, в котором она была деревом, стоявшим одиноко на пустыре. Куда ни глянь – везде была растрескавшаяся и сухая до белесой пыли бесплодная земля, на горизонте сливающаяся с таким же белесым небом. Ни кустика, ни травинки, ни пролетающей мимо птицы. Только одна она – дерево с пожухлыми листьями и неаккуратной, будто взъерошенной со сна кроной. Но затем рядом с ней появился человек в инвалидной коляске, в котором Эля узнала Валерия Витальевича. Старик критическим взглядом оглядел ветви и нахмурился. Ей захотелось поприветствовать его – но разве может безмолвное дерево разговаривать? Она только и смогла что чуть пошевелить, будто на ветру, ветвями. А у старика в руках неожиданно оказался огромный, в полчеловеческого роста, секатор, и сухие губы исказила зловещая усмешка.
– Симподиальный тип – это неправильно, – пробормотал Валерий Витальевич, и челюсти секатора хищно клацнули. К выступающим из почвы серыми толстыми змеями корням упали первые ветви. – Моноподиальный! Вот что верно – моноподиальный! Только один путь. Одно начало, один путь, один финал!
Так, бормоча и только разве что не разражаясь хохотом, как безумный ученый из фильмов, Валерий Витальевич щелкал и щелкал секатором, а к подножию дерева падали и падали обрезанные ветви – до тех пор, пока не остался лишь один-единственный ствол.
– Вот так, – удовлетворенно кивнул старик. – Остальное лишнее. Остального нет.
Эля хотела возразить, что теперь она не сможет расти вообще, потому что верхушечную почку тоже обрезали, но не успела, потому что ее швырнуло уже в другой сон. Она перенеслась в палату той несчастной, которая потеряла память. Незнакомая, и одновременно знакомая, девушка спала и, похоже, видела приятный сон, потому что ее губы трогала легкая улыбка. Она была красива – расслабленная во сне, счастливая, лишенная забот и тяжелых воспоминаний. И внутри Эли, где-то в области солнечного сплетения, вдруг стала зарождаться ненависть. Это чувство оказалось вовсе не эфемерным, а материальным, как желчь, и таким же горьким. Оно затопляло изнутри, поднималось от солнечного сплетения к груди, пока не заплескалось ядреной горечью в горле. У этой внезапной ненависти к спящей была веская причина: Эля возненавидела девушку за то, что та заняла ее жизнь. «Только моноподиальный тип! – прорезался в ее новый сон голос Валерия Витальевича. – Отсечь все лишние ветви! Только моноподиальный». И Эля сама не поняла, как протянула руки к спящей и сдавила ей горло.
– Да улыбнись же ты! – рассердилась Аня, когда они шагали уже от автобусной остановки к белеющему вдали забору, за которым находилась больница. – Вид у тебя – будто на казнь ведут. Если тебе так не хотелось ехать, то почему сразу не сказала?
– Я просто не выспалась, Ань, – пробормотала Эля с жалкой улыбкой. – Всю ночь кошмары снились.
– Опять? – нахмурилась подруга, по-своему расценив ответ. Когда-то Эля ей призналась, что нередко мучается дурными снами, в которых ее находит и убивает Сергей.
– Опять, – не стала отрицать девушка.
– Это был просто сон. Крик твоего подсознания. Ты живешь в страхе, что тебя найдут, и это влияет на твои сны. Надо бы тебе попить на ночь успокоительное. Не таблетки, а чаи. Знаю один хороший, привезу тебе в следующий раз, когда встретимся.
– Спасибо.
– Ну вот, уже улыбнулась! Так-то лучше. Не бойся, все переговоры я возьму на себя. Ты у нас убитая горем сестра, потерявшая свою половинку-близняшку. Просто поддакивай где надо. А где не надо – отрицай.
