— Не знаю. Мне льстило, что за мной ухаживали, осыпали ласками. Он обнимал меня, гладил мои руки. Но это было лишь проявлением дружеских чувств.
— Он вас уже разочаровывал в прошлом, не так ли?
— О! Вечно эта Октавия! Старая сорока, вот кто она!
— Не стоит на нее сердиться, мадемуазель. И я повторяю свой вопрос. Как бы вы поступили по отношению к Анри и ко мне, если бы Малькольм Брунел предложил вам стать его женой?
— Я бы отказалась, разумеется, — резко ответила Жерсанда. — Насколько я поняла, милорд решил осчастливить леди Беатрикс, молодую женщину, если сравнивать с ним. Но меня подобные вещи вовсе не интересуют. Тем не менее это не мешает мне чувствовать себя оскорбленной, униженной и пребывать в плохом настроении. Прости меня, сегодня утром я была просто невыносимой. По сути, Анри был бы более счастлив, если бы его воспитывали ты и Розетта. Ну конечно! Ты ведь его крестная, ты позаботишься о его воспитании, поскольку мне недолго осталось.
Молодая женщина сжала руки своей подруги. Несмотря на несколько ссор в прошлые месяцы, они по-прежнему были связаны более прочными узами, чем близкие родственники.
— Сжальтесь надо мной! Не говорите о смерти! Мадемуазель, у меня нет никого, кроме вас. Мой отец на долгие годы замкнется в своем гневе, вооруженный безумными теориями о чести и достоинстве. Гильем создал семью. Что станет со мной без вас, без Октавии? Если это придаст вам сил, то я готова покинуть Сен-Лизье и последовать за вами в другой город. Действительно, это лучшее решение. Анри вырастет в окружении нас четверых. Хочу быть откровенной: у меня сердце разрывается при мысли, что он должен жить в вашем доме. Я предпочла бы, чтобы он остался на улице Мобек. К тому же он не хочет расставаться со Спасителем! И овчарка привязалась к нему.
— Ты отведешь сына к себе после того, как он проснется, — решила старая дама. — Я буду притворяться больной недели две. А если понадобится, то и дольше. Мне нужно время, чтобы оправиться после своих злоключений. Лорду Брунелу я больше не напишу ни строчки. Еще один похотливый тип, развеселившейся при одной мысли о брачной ночи! Мне жаль Беатрикс. Она будет сжимать в объятиях мешок с костями.
Анжелина рассмеялась. Жерсанда последовала ее примеру, но под сурдинку[18].
— Ты права. Лучше смеяться, чем плакать, — проговорила Жерсанда, правда, меланхолично. — Я думала, что в моем возрасте еще можно любить и быть любимой. Мне ведь скоро семьдесят два года. Нет, это самообман. К тому же лорд Брунел богаче меня. В этой игре я не могла использовать свое состояние как козырь. Малышка, поставь свечи в соборе, чтобы Жозеф вернулся в наши края. Видишь, об этом просит тебя гугенотка, как называет меня твой отец. Мне так хотелось бы не беспокоиться за его судьбу, получить возможность приласкать его и сделать своим наследником. Но и Анри я не обделю.
— Это-то и не дает мне покоя, мадемуазель. Если Луиджи… Простите, если Жозеф вернется и узнает о своем истинном происхождении, он сочтет меня интриганкой, порочной девицей, позарившейся на его имущество!
— Замолчи! Не говори глупостей! Жозеф покорится твоим прекрасным глазам. Я смогу его в достаточной мере обеспечить. А теперь, мое прелестное дитя, я хочу вздремнуть. Когда проснусь, я буду мыслить более трезво. Нам надо найти дом, достойный нас. Как это здорово! Мы будем выбирать его вместе, обе такие элегантные, придирчивые!
Анжелина поцеловала старую даму в лоб и вышла. И только оказавшись в коридоре, она осознала, какое решение только что приняла. «Уехать отсюда! Боже, я не хочу! Но разве у меня есть выбор? Зачем привязываться к стенам, к какому-то месту, ведь потом я смогу все дни проводить с Анри и, главное, я больше никогда не увижу Гильема! А свой дом я смогу сдавать. Это будет приносить мне небольшой доход. Однажды я вернусь… Но это будет не скоро, очень не скоро».
Анжелина вошла в кухню, где Розетта и Октавия оживленно обсуждали грядущий переезд.
— Мадемуазель, ведь это же здорово — жить вместе, под одной крышей! — ликовала Розетта. — А почему бы нам не уехать в Сен-Годан? Так я буду чаще видеться с сестрой. Валентина будет рада, мои братья тоже.
— Посмотрим, Розетта. Я приняла предложение мадемуазель, но мы еще не знаем, где будет находиться наш новый дом. У меня хорошая новость: Анри проведет с нами еще несколько дней.
Октавия недовольно поморщилась, а потом подала гостям горячий кофе.
— Вы все-таки должны приходить к нам иногда обедать вместе с малышом, — умоляюще сказала она.
— Хорошо, — отозвалась Анжелина. — Кто откажется от вкусных блюд, которые ты готовишь? К тому же я считаю, что Анри нуждается в нас четверых. Не бойся, все будет хорошо.
Розетта радостно улыбнулась. Она не сомневалась, что обрела вторую семью. Будущее казалось ей таким же безоблачным, как весеннее небо, простиравшееся над башнями старого Дворца епископов.
Сен-Лизье, пятница, 8 июля 1881 года
Было около полуночи. Лежа в темноте, Анжелина никак не могла уснуть. Последние три дня стояла жара, и ночь не приносила желанной прохлады. Октавия говорила, что это к сильной грозе. Розетта была согласна с ней. Она утверждала, что городские ласточки летали низко, а это было верным признаком скорой грозы, по словам девушки.
«Пусть разразится гроза! — думала молодая женщина, укрытая одной простыней. — Она принесет с собой свежесть».
Нервничавшая без видимой причины, Анжелина решила встать. Анри спал в своей железной кроватке под охраной огромной овчарки, казавшейся еще более внушительной на фоне темного деревянного пола. Жерсанда де Беснак заявила, что ей нездоровится, и Анжелина с несказанной радостью занималась своим малышом.
— Оставайся здесь, Спаситель, — прошептала она. — Оберегай моего сына.
Выйдя на лестничную площадку, Анжелина прислушалась. Из соседней комнаты до нее не долетало ни единого звука. Розетта всегда засыпала очень быстро, едва ее голова касалась подушки. Анжелина спустилась по лестнице и пошла по узкому коридору между отсыревшей стеной и фахверковой перегородкой, отделявшей просторную кухню от коридора.
— Надо еще раз посмотреть мой журнал, — тихо сказала Анжелина.
Вести дневник было одной из священных обязанностей повитухи, по крайней мере так считала Анжелина. Она купила толстую тетрадь в серой обложке, корешок которой был укреплен черной тканью, решив записывать в нее имена и фамилии пациенток и делать краткие комментарии о том, как проходили роды. Страницы были разлинованы, а три вертикальные черты делили их на колонки. Получив диплом, Анжелина Лубе прилежно вела этот свой журнал. Любое замечание о пациентке и младенце могло помочь ей принять правильное решение в другом случае.
Задумавшись, Анжелина зажгла свечу и, поставив подсвечник на стол, направилась к стенному шкафу, сделанному около камина. В этом закутке лежали ее тетрадь, кое-какие инструменты, стояли флаконы со спиртом, а также чернильница и письменный прибор.
