— Вы найдите какую-нибудь тряпку, а я пока открою окна, — сказала она мне. — Тут нужно будет мебель передвинуть. Я обожаю всяческие перестановки. Надеюсь, мне удастся сделать комнату по-настоящему своей.
Я вышел в прихожую и в одном из углов обнаружил швабру и тряпку, оставленные там Гиневрой по лени или недосмотру. Вернувшись в комнату, я обнаружил, что окна уже открыты нараспашку, а Ленни стоит на широком низком подоконнике и смотрит вниз. Я стал как вкопанный, не рискуя окрикнуть Ленни. Она была настолько поглощена созерцанием панорамы внутреннего дворика, что я попросту не решился прервать ее. Уперев руки в переплет рамы, она наклонилась вперед всем телом — ни дать ни взять птица, готовая взлететь. Она наклонилась еще дальше, потом еще чуть-чуть, и я вдруг понял, что отпусти она сейчас руки — и ничто уже не предотвратит трагедию. Она сорвется с подоконника и рухнет на бетон под окнами.
Неожиданно резким движением она словно втолкнула сама себя обратно в комнату и, обернувшись, даже вздрогнула, увидев меня.
— А мне вид из окна понравился, — сказала она тихо, безо всякого показного веселья, — я посмотрела вниз и подумала, что это не двор, а дно океана. Представляете себе, океан, бездонная толща воды и — полное одиночество.
Я кивнул как ни в чем не бывало, будто бы в ее словах не было ничего особенного. Свое удивление я решил не афишировать и со всей серьезностью приступил к уборке: я подошел к раковине, налил стакан воды и опрыскал пол. После этого я начал тщательно и усердно подметать его. Чтобы освободить мне место, Ленни попыталась передвинуть кресло. Она потянула его на себя, но быстро сдалась и рухнула на сиденье, тяжело дыша.
— По-моему, эта мебель несколько тяжеловата. Одной вам ее двигать не стоит.
Ленни кивнула в знак согласия.
— Посидите рядом со мной, давайте поговорим.
— Я лучше подмету. Говорить мне, кстати, при этом ничто не мешает.
Положив подбородок на руку, Ленни сказала:
— Я ведь вам не наврала. Ну, я имею в виду, про работу.
— Я вам сразу поверил.
— А это зря. Я очень часто вру, но на этот раз все не так, я действительно нашла место. Я пришла в контору к мистеру Раммелсби и сказала ему, что у меня большой опыт работы в рекламе. — При этих словах Ленни рассмеялась. — На самом деле никакой он, конечно, не мистер Раммелсби, а его настоящее имя, наверное, какой-нибудь Тер-Проссаменианвили или что-то вроде того. Бедный турок, он такой толстый и так все время потеет… Нет, его точно самого со службы выгонят за то, что он меня взял. Будь в кабинете кто-нибудь кроме него, какой-нибудь специалист по персоналу с заведомо низким ай-кью, — не видать бы мне этого места как своих ушей.
— А в чем будут заключаться ваши обязанности?
— Рекламные лозунги буду придумывать. Знаете, как в мире все устроено. Ну, работают, например, сотни никому не известных людей, которые пытаются сделать новые открытия. Вот наконец одному из них что-то удается, и это открытие передается сотням таких людей, как я. Наше дело — придумать для открытия рекламный лозунг. Ну, мы, значит, работаем, работаем, и вот одному из нас тоже везет. Реклама соединяется с открытием, и оно уже не просто открытие, а самый настоящий товар, который предлагают миллионам покупателей. Если товар оказывается штукой нужной, то продукт с успехом продается. — Ленни устало улыбнулась. — Я, конечно, могу делать такую работу, но вот ведь какая проблема: не люблю я ее. Знаете, сколько я этим занималась? Да-да, занималась, и, между прочим, не без успеха. — Ленни зачем-то пыталась убедить меня в том, в чем я, в общем-то. и не выказывал никаких сомнений. — Сначала мне сказали выходить на работу прямо сегодня. Я согласилась, но, проснувшись утром, поняла, что гораздо важнее найти комнату, где я буду жить. Бедный мистер Раммелсби, человек он доверчивый, и нехорошие люди этим пользуются. Ну ничего, может быть, на этот раз его все-таки уволят за очередную ошибку. Придется бедняге возвращаться в Турцию, где он сможет преспокойно сидеть на коврах и подушках в окружении множества жен с голыми животами.
Дождавшись, пока я стряхну пыль с совка в мусорную корзину, она предложила:
— Давайте переставим мебель.
Перетаскивание по комнате дивана и двух кресел заняло у нас непропорционально много времени и отняло немало сил. Мы подолгу спорили о том, куда поставить тот или иной предмет, и стоило нам прийти к согласию, как Ленни незамедлительно меняла принятое решение. Только диван мы перетаскивали раз десять — ставили его к окнам, напротив камина, у стены, но все эти комбинации ей не нравились. В результате Ленни согласилась поставить кресла спинками к окну, и когда мы наконец закончили этот маневр, она с удовлетворенным вздохом оглядела комнату.
— Давайте так и оставим, — предложила она.
Следует отметить, что диван в тот момент был на время отодвинут к стене и стоял спинкой к центру комнаты. Ленни поднатужилась и отодвинула его от стены примерно на ярд, чтобы человек, сидящий на диване, мог достать ногами до плинтуса.
— По-моему, получилось просто замечательно, — гордая собой, объявила она.
— Ленни, нельзя так оставлять диван.
— Почему?
— Он же отделен от остальной части комнаты.
Ленни рассеянно кивнула, а через пару секунд ее лицо просветлело.
— Ну конечно, какая же я глупая, — не особо переживая по этому поводу, сказала она и, помахав руками в воздухе, предложила: — Давайте развернем его.
Мы поднатужились и в очередной раз развернули эту тяжеленную штуковину. К этому моменту мы оба успели изрядно пропотеть.
— Ну вот, теперь совсем другое дело, комнату просто не узнать, — заявила Ленни.
На самом деле все было не так уж замечательно. Большая, почти пустая комната по-прежнему утопала в грязи и пыли, а старая потертая мебель все так же мало радовала глаз, несмотря на то что была расставлена не так, как раньше. Несколько минут мы просидели молча, восстанавливая силы. Вдруг я заметил, что губы Ленни дрожат.
— Ленни, что-то случилось?
— Я сама не понимаю, — сказала она и закурила очередную сигарету.
Пепел она привычно стряхивала прямо себе на юбку, а о том, что сигарета докурена, догадалась только тогда, когда окурок стал жечь ей пальцы. Лишь после этого она выронила его на пол.
— Нужно будет повесить какие-нибудь картины по стенам, — сказала она, — а еще я шторы повешу. Этого никакая хозяйка мне запретить не сможет. Ну а потом… — хитро улыбнувшись и сверкнув при этом зубами, добавила она, — я обязательно разверну диван так, как он и должен стоять: лицом к стене.
Ленни закашлялась и заговорила вновь уже знакомым мне осипшим голосом:
— Слушай, Майки, а сейчас я хочу, чтобы ты ушел.
Признаться, эти слова прозвучали для меня неожиданно.
— Мне уйти?
— Да, Майки. — Она сидела неподвижно и глядела не на меня, а куда-то в сторону.
