– В мире вообще много сирот и много разных видов сиротства, – заметил Маэстро.
Снова повисло молчание. Во взгляде, который Петрус бросил на Маэстро, Клара уловила упрек. Налив себе москато, Петрус обратился к ней:
– Мы задолжали тебе одну историю. Про сестер Клементе.
В голове Клары возник образ двух юных женщин, сидящих рядышком в летнем саду. Она уже знала одну из них, ее звали Марта и она была великой любовью Алессандро. Но другую Клара принялась рассматривать с любопытством, к которому примешивалась какая-то нежность, неотчетливая, как смутное свечение воздуха в жаркий день. Женщина была темноволосой и порывистой: в ушах подвески из хрусталя, чистый овал лица с милыми ямочками, золотистая кожа и смех, вспыхивающий, как костер в ночи. Но еще в ее лице виделась сосредоточенность душ, вся жизнь которых проходит внутри, и лукавая строгость, с годами приобретающая особый серебряный блеск.
– Марта и Тереза Клементе, – сказал Петрус. – Нельзя представить себе сестер, настолько несхожих между собой и при этом столь тесно связанных друг с другом. Их разделяли десять лет, а главное – горе. Клементе давали приемы, где как призрак мелькало огорченное личико Марты. Все находили ее красивой и печальной, и все любили ее грустные поэмы, написанные зрелой рукой и умным сердцем. В двадцать лет она вышла за человека, столь же мало созданного для любви, сколь и для поэзии, и перестала показываться на светских вечерах, где теперь появлялась ее сестра, очень красивая и веселая, которая была на редкость одаренной.
В десять лет были присущи техника и зрелость, которым завидовали пианисты гораздо старше ее, – и при этом она была озорна, как сорока, и упряма, как лиса, если не хотела играть заданные ей пьесы. Алессандро подружился с ней задолго до того, как встретил Марту, и часто говорил, что она грубо нарушает закон, гласящий, что артисты легко мирятся с несчастьями, потому что именно оттуда вырастает их искусство. Но он видел и бездонный омут, который таился в ней, и знал, что, даже смеясь, она ни на секунду не отступалась от глубоких поисков. Иногда девочка смотрела на облака, и Маэстро видел, как на лицо ее тенью ложатся туманы.
Потом она начинала играть на рояле и достигала еще большей высоты. Марта слушала ее и глаза ее светились любовью к сестре, а потом, поцеловав ее, уходила в сумерки танцующей походкой. Но когда старшая скрывалась за поворотом аллеи, младшая садилась на ступеньки крыльца и ждала, пока не стихнет боль оттого, что Марта так страдает. Эта способность быть поразительно счастливой и боль любви к сестре, ушедшей в затворничество несчастья, – все было в ее игре. Не знаю, могут ли обмениваться сердцами люди одной крови, но думаю, что Тереза и Марта принадлежали к высокой касте паломников, объединенных общими устремлениями и отмеченных печатью высшего братства. Вокруг гудела родня, занятая пышными приемами – пределом фантазий богачей. Родители столь же мало могли понять своих дочерей, как разглядеть человеческий лес за фикусом в гостиной. И потому сестры Клементе росли под опекой прислуги и четы призраков, одетых во фрак и в газовое платье. Они жили как на острове, с которого видно, как вдали, оставляя белый след и никогда не приставая к берегу, где живут, грешат и любят, проплывают корабли.
Может быть, Марта, родившись на десять лет раньше сестры, приняла на себя все безразличие отца и матери, и потому сила, что шла по наследству, возможно, от какой-нибудь прародительницы из тех давних времен, когда деньги еще не отравили вкуса к тихой жизни, смогла воплотиться в нежной плоти Терезы и под щитом, образованным меланхолией старшей, расцвести ярче, чем у других. Но зато это создало тесный союз, и принцип жизни Терезы базировался на том, что Марта своим жизненным принципом пожертвовала. А потому неудивительно, что за смертью одной последовала смерть другой. Хотя обстоятельства этого события столь трудно распутать во всех их причинах и мнимостях, что я не удивлюсь, если под конец окажется, что все мы – выдумка педантичного, но абсолютно безумного романиста.
Петрус умолк.
– Ты играешь, как мать, – сказал Маэстро, – и именно твоя игра вызывает ее призрак, которому я еще не сумел рассказать настоящую историю. Ты знаешь, почему человек не может найти в себе слова, которые высвободят живых и мертвых?
– Из-за печали, – ответила Клара.
– Из-за печали, – повторил он.
Впервые с тех пор, как они познакомились, Клара увидела на его лице боль.
– Тогда уже наступила эпоха смут и подозрений, и твой отец часто возвращался на виллу ночью, – снова заговорил он. – И вот однажды Тереза сидела в зале и играла сонату.
Маэстро умолк, и Клара погрузилась в воспоминания. Окна в комнате были распахнуты в сладостный воздух лета, из дома доносилась та соната, на полях которой она обнаружила стихотворение, соединявшее сердца и пронизывавшее пространство видениями. Два года назад она сыграла это произведение в тот вечер, когда сон привел ее к Марии. В воздухе стоял запах ручьев и мокрой земли, но история, которую рассказывала музыка, осталась для нее совершенно непонятной, и стихотворение замкнулось в облако молчания. Клара слушала, как играет молодая женщина, и тот же комок сжался у нее в груди. Потом в комнате возник мужчина. Он появился ниоткуда и теперь пристально всматривался – в то, что музыка открывала ему в нем самом.
Клара могла в мельчайших подробностях разглядеть его лицо, преображенное музыкой. В этом лице, сияющем молодостью, она различила тысячелетнюю мудрость, отсвет луны и задумчивость речного потока.
– Вдохновение пришло к ней от наших туманов, – сказал мужчина, обращаясь к Маэстро, который в этом воспоминании десятилетней давности стоял напротив.
– Но она добавила к нему красоту, идущую от земли.
– Земля вдохновляет ее, но именно та тайна, что зовется женщиной, рождает игру и упоение, – ответил Маэстро.
– Не все женщины играют, как она.
– Но все несут в себе ту сущность, которую ты угадываешь в ее игре.
Потом видение исчезло, и Клара снова оказалась рядом с сегодняшним Маэстро.
– Год они были счастливы, – сказал он, – а потом Тереза поняла, что ждет ребенка. И это стало настоящим бедствием.
– Бедствием для совета?
– Твой отец предупредил не весь совет. Я же сказал тебе, то было время первых смут, потому что честолюбие Элия и его влияние постоянно росли, и это все больше нас беспокоило. Мы оказались втянуты во внутренние раздоры невиданного масштаба и узнали предательства, которых не могли заподозрить. И потому, когда стало известно о беременности Терезы, мы решили хранить в тайне это столь же необъяснимое, как истощение наших туманов, чудо – появление ребенка, зачатого женщиной из мира людей и эльфом. По сей день это первый и единственный случай. Все прочие смешанные браки всегда оставались бездетны.
– Тереза сообщила, что якобы хочет провести год в размышлениях, и удалилась в родовое имение на севере Умбрии, – сказал Петрус. – Никто ничего не узнал.
Клара увидела виллу с суровыми стенами, окруженную большим садом. Вилла возвышалась над долиной с отлогими полями и небольшими холмами. Клара услышала, как из невидимой комнаты донеслись звуки сонаты – теперь расцвеченные новой глубиной, с проблеском серебра и ливня.
