Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 44
А в понедельник утром его снова ожидала радость: график – сообщили ему – полностью перекроен фестивалем камелий. Эфир среды отменяется, выход в блоге – тоже. Вся неделя его свободна, но к среде необходимо прислать на согласование вопросы к интервью с известной оперной дивой, а в субботу явиться за два часа до эфира и быть готовым к встрече с героиней, – почему и очередное эссе кофейное не может быть очередным, но должно прозвучать чем-то вроде волны взрывной, обволакивающей эксклюзивную беседу с эксклюзивной гостьей.
Однако он – пусть кому-то это и казалось бы естественным – не остался после звонка дома, а тут же отправился в Котор, на «Радио Монтенегро».
Его даже не остановило внезапное подозрение, не пытался ли в свое время герр Манн проделать что-нибудь подобное и с Иосифом – не вел ли и с ним, год или полтора назад, похожих разговоров? Ему нужно было срочно (почему-то срочно) выяснить, что еще мог забыть (а значит, и вспомнить) DJDJ о том, последнем их вечере.
«И ради этого вы приехали? – качал всклокоченной головой DJDJ у себя в монтажной. – В выходной понедельник? Не знаю… Тут же просто сумасшедший дом. С этим фестивалем я совсем одичал, три дня не ночевал дома, держусь на одном кофеине… Нормальному человеку здесь вообще нельзя показываться, а вы по собственной воле являетесь в это царство теней, притом что вам подарили почти неделю свободы… Не знаю… Все-таки я не Вергилий… Честно говоря, не представляю, что нового я мог бы вам еще рассказать, и какой смысл опять возвращаться к этому… Но, раз уж вы здесь, у меня – извините – для начала тоже есть пара технических вопросов в связи с предстоящим интервью в вашем субботнем эфире…»
В вечных, никогда не тающих сумерках монтажной, лицо DJDJ, лиловеющее щетиной, покачивалось, точно в дыму. Из-за затылка его, на мониторе, в окнах аудиоредактора, чернильными расплывами каракатицы перетекали справа налево четыре звуковые волны.
«Не знаю, – пробурчал DJDJ, громко прихлебнув из кружки. – Разве тут вспомнишь… Конечно, тогда фестиваль был намного скромнее нынешнего, но вечер и ночь – я же рассказывал – получились бурные. Мало ли что можно было наболтать или услышать? Напились ведь крепко. А Иосиф… Теперь я и сам не всегда понимаю, о чем мы действительно разговаривали в ту ночь, а что придумалось потом или приснилось – знаете, как это бывает? Про китайские башни и даосских монахов помню точно… Ах, да – еще вот что… только забыл – до или после? Да. Я и подумал тогда… в первый раз – испугался, не случилось ли чего с ним, с его рассудком… Он спросил меня, с этой своей неподражаемой улыбкой, которую вы не застали: что если бы я был ученым, сделавшим некое сенсационное открытие – математиком или, скажем, лингвистом… И как бы я поступил, когда бы мне предложили целое состояние за то, чтобы я утаил это открытие и взамен написал книгу, в которой фальшивое исследование навсегда скрывало бы драгоценную правду и уводило бы по ложному следу? Что бы я сделал – не отступался он, – если бы речь шла о людях могущественных и деньгах настоящих, какие и не снились? Обменял бы тайну на богатство, долю ангелов на коньячные погреба, hot air for the cool breeze? Я, кажется, отшутился в том смысле, что фаустовские вопросы меня, по счастью, не волнуют и проблемы такого выбора никогда не возникало, поскольку никто ничего подобного не предлагал, да и не с чего… А он отвечал: иногда, бывает, выбора нет даже тогда, когда предлагают выбрать… Вот тут я начал беспокоиться всерьез, а он вдруг развеселился и сказал, что хитроумные китайцы давно научились решать эту задачу не только с помощью тайников в башнях – и много раз обманывали невежественных, скрывая истинные книги в ложных, вроде рецептов приготовления киновари или пособий фэн-шуй. А потом (но тут я уже плохо помню) добавил, смеясь: соорудить такую книгу, то есть одновременно утаить и подсказать, для человека изобретательного было бы в данном случае делом чести и даже данью высокому искусству… Ведь подкупить, соблазнить или запугать можно практически каждого, но никому не под силу остановить мысль или обогнать сновидение…»
И на слове «сновидение» DJDJ как будто бы споткнулся: собеседник его – сообразил он, закашлявшись, – похоже, давно не слышит или не слушает, но, не отрываясь, почти не дыша, всматривается в мерцание монитора за его спиной.
DJDJ совсем обомлел – говорят, – когда визави и коллега его, диджей Бариста, внезапно нагнулся вперед из полумрака, вцепился в его руку и шепотом попросил, скользнув по экрану мятущимся взглядом, немедленно дать ему установочный диск или ссылку в сети, чтобы дома можно было загрузить в ноутбук эту – вот именно эту программу – аудиоредактор Sound Forge.
О, разумеется, DJDJ попытался спросить, что случилось.
Но много ли проку передавать ответ маловразумительный и невнятный, если теперь уже никто не поручился бы, можно ли было того, кто потом возвращался с диском в Ораховац, по-прежнему – все так же великодушно – именовать Даном?
Ведь он – подсказывают нам – почти перестал быть таковым, подобно Хунайну ибн Исхаку, охваченному жаром, изумлявшемуся во сне, почему приглушено дымчатое свечение розы, и колодцы оглохли…
Что-то произошло – уже не сомневался возвращавшийся в Ораховац: что-то происходило вокруг, и еще должно было произойти.
Дары Адриатики.
Сердце колотилось, но от толчков, отдававшихся гулом в затылке, на языке поминутно делалось сладко.
И уже не думалось, что его обволакивают совпадения: он нашел «кузницу звука» – Sound Forge, и, значит, путешествие его, по указателям Иосифа, можно и нужно было возобновлять, и, главное, – впереди у него было пять дней свободы.
Он не был уверен только, выдержит ли сердце еще и свидание с Артичеллой во вторник и ждет ли этого с тем же, что и прежде, вожделением…
И когда ночной звонок вырвал его из первопроходческих блужданий по Sound Forge – стало ясно, что дары Адриатики могут иногда обрушиваться водопадом, не ведая ни начала, ни конца, ни стыда, ни меры: Арти проговорила, торопясь и чуть всхлипывая, что соскучилась ужасно, но ничего не успевает и в дни камелий приехать не сможет, но вынуждена еще на неделю задержаться в Нью-Йорке по делам…
Может быть, поэтому – намекают памятливые – ему и чудилось потом, в те дни и ночи, что он никогда не был так счастлив – если не считать той волшебной дальней зимы, ошеломившей его странным, неповторимым, раздваивающимся романом, хотя никто (ни тогда, ни позже) ни за что не узнал бы в его подругах-любовницах ни Марию, ни Мириам. Снова начали обступать воспоминания о воспоминаниях: эти сиреневые сумерки, сквозь которые он проскальзывал по морозцу из одного дома в другой, из вечернего свидания в ночное, и, казалось, всё вокруг – даже подмерзающий воздух возле ресниц – всё поскрипывает и искрится. И сильнее всего (стоило прикрыть глаза) изумляло, что в самые жаркие минуты, когда ладони немели в этих зеркально запрокинутых объятиях, одна из них шептала, задыхаясь: «Вот ни слова, сейчас ни слова…»; а другая через несколько часов горячилась: «Только не молчи, скажи хоть что-нибудь…»
Но это – лишь тогда, когда он, ослабев, ронял голову на руки, или силой выволакивал себя из закоулков «кузницы звука» – Sound Forge.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 44
