— Нет. — Кэффри провел ладонями по лицу. Вот уж о ком ему совершенно не хотелось говорить. — Нет. Эта тема временно закрыта.
Скиталец налил вторую кружку сидра и протянул Кэффри.
— Значит, о ней. О женщине.
Кэффри взял кружку.
— Не надо на меня так смотреть, Джек Кэффри. Я уже объяснял, что не умею читать чужие мысли. Я ждал, когда вы о ней заговорите. Эта женщина. Которая всегда у вас на уме. Весной вы только о ней и говорили. Вы просто горели. — Он подбросил полено в костер. — А я вам завидовал. Мне уже никогда не испытывать к женщине подобных чувств.
Кэффри откусил заусенец на большом пальце, уставясь на огонь. «Гореть» было неподходящее слово для пьяной мешанины из отрывочных мыслей и порывов по поводу Фли Марли.
— Хорошо, — сказал он после паузы. — Все начинается с имени в газете. Мисти Китсон. Миловидная девушка. Пропала без вести полгода назад.
— Я не в курсе, что ее так звали, но понимаю, о ком идет речь.
— Женщина, о которой мы говорим, знает не понаслышке о том, что случилось. Это она ее убила.
Скиталец удивленно вскинул брови. В зрачках плясал огонь.
— Убийство? — сказал он как-то очень уж беззаботно. — Ужас. Да она просто аморальная баба.
— Нет. Это был несчастный случай. Она ехала слишком быстро, а эта девушка, Китсон, вышла на дорогу… — Он осекся. — Да вы все знаете, сучий потрох. По лицу вижу.
— А глаза мне на что? Я видел, как вы прошли по маршруту, какой проделала эта девушка после выхода из больницы. И не один раз. Помните, как вы обследовали шоссе всю ночь напролет, до восхода солнца?
— Это было в июле.
— В конце концов вы нашли место, где все произошло. Следы от шин на асфальте. Я был там. Я наблюдал за вами.
Какое-то время Кэффри хранил молчание. Что бы там Скиталец ни говорил, как бы он ни отбрехивался от роли ясновидца, в его присутствии ты словно ощущал всевидящее око Господа Бога. Высшего существа, который смотрит вниз со снисходительной улыбкой и не вмешивается, когда смертные совершают очередные ошибки. То была удачная ночь. В ту ночь все стало на свои места, и вопрос «Почему Фли убила Китсон?» — он ведь не знал ничего, кроме того, что она где-то спрятала тело — перешел в разряд «Почему, черт возьми, если это был несчастный случай, она не выложила все как на духу?». Явилась бы в ближайший участок и сказала правду. Вполне возможно, ее бы даже не взяли под стражу. Этот вопрос мучил его до сих пор и заставлял спотыкаться на каждом шагу — почему она не созналась?
— Забавно, — пробормотал он. — Я никогда не считал ее трусихой.
Разобравшись с костром, Скиталец прилег на свою скатку, держа кружку двумя руками и положив голову на чурбак. Его внушительная борода казалась красной в отблесках костра.
— А все оттого, что вы не знаете всей истории.
— Всей истории?
— Правды. Вы не знаете правды.
— Почему же, знаю.
— Я сильно сомневаюсь. Ваш мозг не охватил всей картины. Есть утолок, куда вы еще не заглянули. Вы и не подозреваете о его существовании. — Старик сделал движение руками, словно завязывая сложный узел. — Ограждаете ее от неприятностей, а сами даже не знаете, как все изящно закольцевалось.
— Изящно закольцевалось?
— Вот именно.
— Я не понимаю.
— Да. Пока не понимаете. — Скиталец закрыл глаза, на его губах играла довольная улыбка. — Есть моменты, до которых надо дойти своим умом.
— Какие моменты? Что закольцевалось?
Но Скиталец полулежал неподвижно, темное лицо то и дело высвечивали красные сполохи, и в очередной раз Кэффри убедился в том, что тема закрыта. Закрыта, пока он не принесет новые улики. Скиталец ничего не отдавал задаром. Это высокомерие бесило Кэффри. Ему хотелось встряхнуть наглеца. Или уколоть побольнее.
— Эй. — Он подался вперед, словно желая испепелить эту улыбку. — Эй. Может, мне вас спросить про этот фармацевтический завод? Не собираетесь ли вы незаконно проникнуть на территорию?
Скиталец не открыл глаза, но улыбка погасла.
— Не стоит. Вопрос останется без ответа.
— И все же я его задаю. Вы задали мне задачку — разгадать вас, попытаться влезть к вам в душу. Чем я и занимаюсь. Этому заводу десять лет. — Он кивнул в сторону неоновой дуги в просвете за деревьями. Не без труда можно было разглядеть самый верх колючей проволоки — ни дать ни взять ГУЛАГ. — Когда убили вашу дочь, его здесь еще не было, и вы полагаете, что ее где-то здесь закопали?
На этот раз Скиталец открыл глаза. Он набычился, вперив в детектива гневный взор.
— Вас учили задавать вопросы. — От игривого тона не осталось и следа. — А помалкивать вас не учили?
— Однажды вы мне сказали, что каждый ваш шаг — это лишь подготовка. А цель — найти ее. Для меня ваши скитания были загадкой, однако теперь, кажется, я понял. Вы говорите, что вы не ясновидящий, но ведь мы ходим одними тропами, а подмечаете вы в сто раз больше, чем я.
— Вам, полицейским, сам Бог велел трепать языком, но это еще не означает, что я должен вас слушать.
— Что ж, потреплемся. Я знаю, чем вы заняты. Что стоит за вашими передвижениями. Кое-что мне непонятно. Крокусы… они выстраиваются в некую значимую линию, пока не ясно какую. Еще этот фургон, который Эванс бросил в Холкомском карьере, после того как избавился от трупа. Фургон был у вас украден в Шептон Моллет, а вас почему-то занесло в другие края. Но про остальное мне известно. Вы ищете ее. Место ее захоронения.
Скиталец выдержал взгляд детектива. Глаза его потемнели, в них читалась ярость.
— Красноречивое молчание, — заметил Кэффри. — Вам ли не знать, что невысказанные слова могут поведать больше, чем сказанные вслух?
— «Невысказанные слова могут поведать больше, чем сказанные вслух». Это что, полицейский афоризм? Что-то из дешевой проповеди стражей порядка на службе Ее Величества?
Кэффри усмехнулся.
— Вы меня осаживаете всякий раз, когда я говорю что-нибудь дельное.
— Нет. Я вас осаживаю, потому что вижу, насколько вы беспомощны и бестолковы. Вы полагаете, что ваш гнев обращен против мирового зла, тогда как на самом деле вас бесит собственная беззубость перед лицом этой женщины. Вы связаны по рукам и по ногам, и эта мысль для вас нестерпима.
— А ваш гнев вызван моей правотой. Вы гневаетесь, потому что при всей вашей проницательности и шестом чувстве вас занесло сюда, — он махнул рукой в сторону фармацевтического комплекса, — и вы не в состоянии проникнуть на охраняемую территорию и все там обшарить. Вы ни черта не можете с этим поделать.
— Убирайтесь от моего костра. Проваливайте. Кэффри поставил кружку на землю. Он поднялся и, аккуратно свернув синтепоновый матрас, положил его рядом с посудой и прочим скарбом.
