Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
В Париже я прошла собеседование на должность секретарши. Фирма была английская. Собеседование проводил представитель лондонского модельера. До сих пор думаю, насколько иначе могла бы сложиться моя жизнь, если бы я проявила хоть капельку терпения. Помню, как мне диктовал красивый француз, говоривший на безупречном английском. Помню, как сидела за электрической пишущей машинкой, как заправляла туда бумагу и прижимала ее планкой. А потом я посмотрела на листок – образец текста – и начала печатать. Быстро печатать. Однако, увидев напечатанное, я поняла, что наделала массу ошибок. Я никак не могла понять – почему, а потом взглянула на клавиатуру – буквы на ней располагались иначе. Клавиатура была европейская. Там, где на американских или британских машинках находилась буква «а», на европейских стояла буква «q». И нужно было нажимать клавишу верхнего регистра, чтобы поставить точку. Я извинилась перед человеком, который диктовал мне письмо, и вернула ему листок. Он сказал, что понимает проблему. Если я хочу, то могу приходить в офис и потренироваться. Я ответила, что подумаю, но так и не вернулась. Сама не знаю, почему. Может быть, потому, что у меня не было денег и мне нужна была срочная работа и нормальная квартира. А может быть, потому, что я заболела. В феврале в Париже было холодно и дождливо. Маленькое британское пальто не согревало меня. Я свалилась с гриппом, а поправившись, вернулась в Лондон и устроилась на временную работу.
Потому что ночь принадлежит нам
Весной я отправилась в Амстердам и там встретилась с теми же марокканцами, с которыми веселилась в Париже. Неожиданно выяснилось, что все они геи. Я познакомилась с рыжим парнем из Калифорнии. Он пригласил меня послушать Патти Смит в клубе El Paradiso. Клуб оказался огромным, и певицу я еле видела. Она была где-то далеко, кричала и пела – крохотная птичка в черном. Трудно было даже понять, женщина она или мужчина. Но она меня абсолютно очаровала, и я поняла, что хочу быть бардом. Я тоже хотела одеваться в черное, кричать и выступать перед огромными толпами, собравшимися специально, чтобы послушать меня.
В июне я вернулась в Лондон. Я поселилась в коммунальной квартире в Хайгейте. Моими соседями по коммуналке были: парень из Австралии, девушка из Греции, еще две девушки – одна из Канады, другая из Вены. Венка Бригитта изучала фотографию в колледже живописи и дизайна Сентрал Сент-Мартинс. Мы с ней быстро подружились. Мы обе любили делать покупки в Biba и на блошином рынке в Кенсингтоне. И нам обеим нравилось носить костюмы. Бригитта меня фотографировала, и я до сих пор храню эти снимки. Удивительно, но в то время я страшно много спала. Мои сапоги Frye сиротливо стояли в углу общей комнаты. Носки их слегка поднялись, а голенища притулились друг к другу, словно шептали что-то на ухо. Носки потерлись и стали темно-коричневыми. В лихорадочном сне я слышала Blue Джони Митчелл.
А потом появился мой старый британский бойфренд, сел на мою постель, и я чудесным образом поправилась. Он вытащил меня из постели, и мы поехали в Кембридж на целый день. В маленьком домике у дороги мы пили чай и ели лепешки со взбитыми сливками.
А потом он сказал, что я должна вернуться домой, в Америку.
Bonjour, Tristesse
Здравствуй, грусть
Когда я приезжаю в Париж, то всегда встречаю призрак самой себя в молодости. Это обычно происходит на бульваре Сен-Жермен, на пересечении с бульваром Сен-Мишель. Она заходит в Wimpy’s за гамбургером и жареной картошкой. Это мучает ее, но она уже устала жить на сыре и багетах. Она проходит через Люксембургский сад и направляется к Alliance Française, где продолжает мучиться над французскими глаголами. В ее голове полная сумятица, и ей кажется, что она живет наполовину. Она разучилась правильно говорить по-английски. Разучилась печатать. Забыла свой дневник в офисе American Express. Она боится турецких туалетов. Ей надоело спать на полу. Она устала от холода. Ей хочется принять настоящий горячий душ. Ей хочется как следует поесть. Ей хочется нравиться французам, но те не спешат полюбить ее. Однажды элегантный француз в костюме с галстуком остановил ее возле Галереи Лафайет и что-то сказал по-французски. Когда она ответила, что не понимает, что она из Америки, он продолжал говорить. Он спросил, что она здесь делает. Ему пришлось несколько раз повторить свой вопрос, чтобы она поняла. В конце концов, она ответила, что ищет работу, и тогда он спросил: «А почему вы не работаете в собственной стране?» Он повторил свой вопрос еще несколько раз, и только тогда она поняла, что он говорит. И лицо ее залилось краской.
Почему вы не работаете в собственной стране? Вопрос, конечно, хороший, но ответить на него трудно. Никсону был объявлен импичмент, а Нью-Йорк стал городом-банкротом. Мать снова в психиатрической клинике, а брат с молодой женой уехал в Австралию.
Девушка-призрак об этом не говорит, но одежда говорит за нее. Одежда буквально кричит: «Я – девушка из процветающей, богатой страны, но вот я тут, в своей крестьянской юбке, с рюкзаком. Я притворяюсь цыганкой, у которой нет своего дома».
Американские хиппи
Недавно моя учительница французского Марселина рассказала, что французы (особенно французы ее поколения) без особого энтузиазма отнеслись к богатым американским юношам и девушкам, которые хлынули во Францию в конце 60-х – начале 70-х годов. Французам казалось, что американцы смеются над ними. Им довелось столько пережить во время войны. Даже в 60-е годы жизнь во Франции была нелегкой. Они переживали серьезный экономический кризис. Когда Марселина видела этих подростков и молодых людей в рваных джинсах, старых футболках и крестьянских юбках, то воспринимала их вид как издевательство.
Для французов красивая и добротная одежда – даже если у тебя всего одна юбка, одно платье, одна блузка, один маленький шерстяной жакет и красивый шарф – это символ достоинства перед лицом трудностей. Аккуратность и красивая одежда говорят о том, что ты не сдаешься. Это знак уважения к семье, соседям, к своей стране.
Я не сказала Марселине, что была одной из тех девушек-хиппи, которые бродили по Франции в крестьянской юбке, сапогах Frye, с рюкзаком за плечами и волосами, повязанными простым платком. Приезжая в Париж и встречая призрак самой себя, я гадаю, не встречалась ли я с Марселиной где-нибудь возле метро Клюни-Сорбонна. Я представляю, как извиняюсь перед ней, и думаю, сможет ли она когда-нибудь простить меня.
Слушайте бабушек
Дабы по-настоящему понять корни современной французской моды, очень полезно понаблюдать за французскими дамами, которым уже за восемьдесят. Они взрослели в дни славы Коко Шанель. Это они смело отказались от турнюров и корсетов, длинных и широких юбок ради простоты и классики, роскоши и удобства. Они выбрали одежду, в которой чувствовали себя свободно и комфортно. Эти дамы пережили две мировые войны. Они жили в те годы, когда найти хорошую ткань было нелегко, да и стоили ткани очень дорого. Когда началась Вторая мировая война, им пришлось быстро собираться и бежать из Парижа в глубинку. Они жили в эпоху колоссальной неопределенности. Коко Шанель однажды сказала, что не хотела бы весить больше, чем птичка на мужском плече. Думаю, это чувство объясняется очень просто: лишний вес – это лишний груз, по-настоящему лишний в эпоху, когда нужно было быть готовой в любой момент бежать прочь.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
