Однажды, в очередной уик-энд я собралась к отцу. На удивление мать не отговаривала меня. Она молча наблюдала, как я складываю мой рюкзачок. Я обязательно брала с собой любимую книгу, вязанье, маленького желтого медвежонка… Постой, я не слишком много болтаю?
– Я слушаю, я очень внимательно тебя слушаю. – Шахов подлил вина в ее почти полную чашку. – Выпей.
– Думаешь, это вино развязало мне язык?
– Да ничего такого я не думаю.
– Правильно.
– Ты остановилась на маленьком медвежонке.
– Я помню… Мы подходим к самой печальной главе повествования. Всегда после большой радости тебя ожидает не меньшее разочарование. Но тогда мне было всего десять лет, и я этого правила не знала. Короче, вечером в воскресенье отец привез меня. Мама соизволила быть вежливой. Помню, отца это удивило.
– До встречи, малышка. – Он поцеловал меня и потрепал по щеке. Потом попрощался с мамой. – Спокойной ночи, Рита.
– И тебе того же, Сережа.
Она поспешно закрыла за ним дверь. Прижалась к ней спиной, закрыла глаза и застыла. Я боялась пошевелиться, а она не двигалась, как статуя. В этом было что-то испугавшее меня. Я позвала ее, а она резко сказала, чтобы я укладывалась спать. Кажется, я говорила, что в то время была послушной девочкой? Я почистила зубы и легла в кровать, уложив рядом своего любимого желтого медвежонка.
– Спокойной ночи, мама! – крикнула я ей из моей комнаты.
Обычно она заходила, садилась на краешек кровати и, подозрительно глядя на меня, начинала изрекать какие-то не совсем понятные для меня истины. Хоть какое-то да внимание. Почему-то она обожала делать это на сон грядущий. Веки у меня слипались, и в этом мама видела доказательство моего неуважения к ней. В тот день она решила обойтись без нравоучений. Нехотя поцеловала меня и вышла из комнаты.
Я всегда просила ее не закрывать дверь. Наверное, я все-таки боялась темноты, а неяркий свет ночника из маминой комнаты действовал на меня успокаивающе. Почему-то в тот день мама была категорична. Она закрыла дверь, сказав, что со своими страхами каждый должен бороться сам, как может. Обняв мишку, я постаралась поскорее уснуть, а ночью вдруг проснулась. Меня разбудил непонятный шум. Я не успела испугаться, быстро откинула одеяло, села и прислушалась: странные звуки доносились из комнаты матери. Мне нужно было встать с кровати, чтобы открыть дверь и понять, что происходит. Было страшно, но я рывком открыла дверь.
В комнате было темно. Звуки были ужасными. Ритмично повторяющиеся хрипы со свистом. Я включила свет и увидела маму… Это она хрипела, а изо рта у нее пузырилась пена. Я бросилась к ней, принялась тормошить, кричать, звать ее, но она не реагировала. Тогда я увидела пустые блистеры от таблеток. Много, очень много. Я схватила их и побежала к соседям. У нас не было телефона, так что позвонить отцу я могла только от соседей. Я подняла на ноги всех. Наконец нашлись те, от кого можно было позвонить.
Я вела себя очень трезво и собранно. В тот момент я сама не понимала, как напугана. Я знала, что мама умирает, что она хочет умереть, а я не должна ей позволить сделать это. Я не плакала, а называла по телефону названия таблеток, которые наглоталась мама. Отец сказал, что приедет как можно скорее. Он приехал с реанимационной бригадой. Мне предложили побыть у соседей, но я твердо сказала, что должна быть рядом с матерью. Я должна была видеть, как ее спасают. Я должна была быть уверена, что они делают все возможное. Как будто могла что-то в этом понимать… Три часа они пытались вывести ее из этого состояния. Потом приняли решение везти в больницу. Я очень быстро собрала мой походный рюкзачок.
– Я отвезу тебя к нам, – сказал отец, положив руку мне на плечо.
– Нет, я должна быть рядом с мамой!
– Не нужно, Поля.
– Мне нужно. Я еду с ней!
Я устроила им такую истерику, что они поняли – лучше сделать так, как я прошу. В машине «скорой помощи» я держала ее за руку. Иногда слегка пощипывала. Я надеялась, что мне удастся то, что не смогли сделать реаниматологи. Но мама не приходила в себя. Мысль о том, что она не выберется, прочно засела у меня в голове после того, как к ней подключили эти капельницы, приборы. Я запаниковала тогда, когда снова увидела всю эту нездоровую суету, называемую экстренной помощью самоубийце.
Три дня я провела в больнице. Отец договорился. Спала рядом на пустой кровати. Что-то ела. Еду привозили отец, тетя Соня, больные пытались подкормить меня кто чем. Наверное, я сама стала похожа на привидение, потому что ни есть, ни спать я не могла. Стоило мне положить кусок еды в рот, как мне вспоминалась белая пена на посиневших губах матери. Стоило мне уснуть, как во сне являлись кошмары. Я кричала, вскакивала с твердым намерением больше не ложиться. Меня жалели, мной восхищались, меня подбадривали, но как же мне это было безразлично!
Когда мама пришла в себя, я была рядом. Мою радость нельзя было передать словами. Я бросилась за медсестрой. Мне улыбались, меня трепали по щеке. Я чувствовала себя победительницей. Первый, с кем мама заговорила, был отец.
– Зачем? Зачем? – качая головой, спрашивал он. Сначала она молчала, только облизывала сухие губы. – Зачем? Как же ты могла?
– Чтобы… было… больно… – прошептала она.
– Больно? – опешил отец.
– Да. Всем вам.
– А Поля? Как ты могла так поступить с ней?
– И ей… чтоб… знала… – Отец отпрянул от кровати, не дослушав. У него было страшное лицо. Казалось, он пожалел, что врачи вернули мать к жизни.
Он бросил на меня быстрый взгляд, стараясь понять, услышала ли я. Я все слышала и в тот же день согласилась пожить у тети Киры, пока мама окончательно не поправится. Это был первый случай, когда мне не хотелось к отцу, в его гостеприимный дом. В тот день я вообще лишилась всяких желаний. Я поняла, что такое быть лишней.
Тогда я впервые спросила себя, не лучше ли было вообще не рождаться? Лежала же я поперек и не желала появляться на свет. Знала, чем дело закончится… Есть категория людей, жизнь которых должна ограничиться утробной, потому что появление на свет сулит им одни неприятности и разочарования. Это ощущение не проходит с годами, можешь мне поверить.
Мне еще долго снились кошмары. С того времени я стала замкнутым молчаливым ребенком. Когда маму выписали из больницы, я не поехала ее встречать. Отец и тетя Кира привезли ее. Она вошла и сразу с порога позвала меня. Мне не хотелось выходить из моей комнаты. Тогда вошла она.
– Поля! Иди ко мне. – Я послушно подошла, позволила себя обнять. – Прости меня, девочка.
– Не нужно, мама. – Я стала слишком взрослой за эти дни.
– Ты когда-нибудь простишь меня? – со слезами на глазах спросила мама.
– Когда-нибудь, – коротко ответила я. В этот момент я обернулась на отца и тетю Киру. Оба отвели глаза.
Время лечит. Мне перестали сниться кошмары, мамины истерики тоже перестали действовать. Однажды она опять стала угрожать, что покончит собой. Я тогда уже училась в институте. Мама словно решила вернуть время вспять. Помню, меня это ужасно разозлило. Я взяла аптечку, высыпала на пол ее содержимое.
