Мари резко вздохнула:
— В это я охотно верю, — она быстро обернулась к мужу. — Как ты осмелился ввести в мой дом свою любовницу?
Хотя выражения лица Тристана не изменилось, ей показалось, что он слегка побледнел:
— В первую очередь это мой дом, и я сам решаю, кому сидеть за моим столом.
Мари уперла руки в бока:
— Хорошо. Тогда решай. Она или я. Я не сяду за один стол с твоей шлюхой и не стану делать вид, что мы лучшие подруги.
Жислен кашлянула, и Мари обернулась:
— Мадам де Рассак, не беспокойтесь. Мы уже уезжаем. Я бы никогда не откликнулась на это приглашение, если бы знала, что вы осведомлены о том, какого рода дружба связывает меня с месье де Рассаком. Поверьте, мне не по душе подобные сцены. Желаю вам приятного вечера.
Она взяла под руку мужа, но тот остался стоять как вкопанный:
— Жислен, мы не можем уйти. Трис обещал показать мне маленькую лошадку. Она совсем черная, поэтому ее назвали Дьяболо.
— Пожалуй, в другой раз, Жак, — мягко, но твердо сказала Жислен. — Пойдем.
Мужчина замотал головой и упрямо выпятил нижнюю губу:
— Нет, сейчас. Я хочу посмотреть на лошадку. Я не хочу уходить.
Мари взглянула на него и вспомнила слова Дегре: «Слабоумный супруг, которого подыскали для сестры герцога де Марьясса».
— Я покажу тебе лошадку, Жак. Пойдем, — сказал графу Тристан, не обращая больше внимания на Мари.
Мужчина захлопал в ладоши и радостно засмеялся:
— О да, Трис, я ведь знал, что ты мой друг! Жислен глупая. Она всегда мне все запрещает.
Тристан взял графа за руку:
— Ни за что не поверю, Жак. Разве она запретила тебе сопровождать ее сюда?
— Но она всегда так ругает меня, — продолжал жаловаться Жак. — Если я не говорю ей, куда иду, она на меня кричит. И никогда не позволяет пойти куда-то одному. Меня всегда должен сопровождать Франсуа или еще кто-нибудь, как будто я младенец.
Все трое удалились, а Мари беспомощно смотрела им вслед. Она не раскаивалась в своих словах, но несмотря на это ей стало не по себе. Молодой женщине с трудом удавалось непринужденно улыбаться прибывающим гостям.
Пока они шли к конюшням, Трис и Жислен молчали, лишь Жак трещал, не замолкал ни на минуту. Он взвизгнул от восторга, увидев Дьяболо, и нетерпеливо дернул щеколду, закрывавшую вход в стойло.
Тристан заметил дурное настроение Жислен.
— Я действительно понятия не имел ни о чем подобном, — пробормотал он. — Я бы никогда не поставил тебя в такое положение.
Графиня по-прежнему молчала.
— Ты мне веришь?
— Да.
— Почему же тогда так сердишься?
Она скрестила руки на груди и взглянула на него:
— Потому что ты использовал меня. И этого я не потерплю.
Тристан растерянно смотрел на нее:
— Я тебя не понимаю.
— Прошлой ночью, когда ты набросился на меня, как голодный волк. Дело было не во мне. И не в твоей страсти ко мне, — голос Жислен стал громче. — Дело было в этой Ксантиппе[13], которую ты привез из Версаля. В дурочке, в которой нет ничего такого, что бы тебя возбуждало.
— Жислен, ради бога…
— Нет, — графиня подняла руку, чтобы призвать его к молчанию. — Я не знаю, что происходит между тобой и твоей супругой. Или чего не происходит. Но дело в том, что она обладает той притягательностью, которая способна и старца, лежащего на смертном одре, заставить почувствовать себя юношей. А уж легко возбудимый мужчина, вроде тебя, с такой женой вообще не должен вылезать из постели.
Тристан замотал головой, но Жислен жестом остановила его:
— Тогда я скажу яснее. Ты хотел не меня прошлой ночью. Ты хотел ее.
Де Рассак провел рукой по волосам:
— Это не так. А даже если и так… этого больше не повторится.
— В самом деле, этого больше не повторится. Потому что с нынешнего дня двери моего дома для тебя закрыты. На будущее тебе придется поискать кого-нибудь другого, чтобы освободиться от своих разочарований.
Тристан пораженно смотрел на графиню:
— Ты ведь это не серьезно, Жислен? Мы вместе уже шесть лет. Ты же не можешь вот так просто вычеркнуть все из-за того…
— Из-за чего? — выражение ее лица не сулило ничего хорошего. — Продолжай! Или мне самой закончить? Я могу запросто откинуть все это, потому что не собираюсь спать с тобой, когда ты думаешь о другой женщине. Я могу быть неверной женой, но у меня тоже имеются принципы. И у меня есть гордость! — Она немного помолчала, а потом опустила голову: — Трис, не делай еще хуже, чем все есть на самом деле. Ты мне по-своему дорог. Я благодарна тебе за то время, что мы провели вместе.
Тристан, который уже понял, что Жислен говорит серьезно, чувствовал, как почва уходит у него из-под ног.
— Ты можешь, глядя мне в глаза, сказать, что все это неправда? Что все мои утверждения вызваны ревностью, чрезмерной фантазией? — сухо спросила Жислен.
Тристан разглядывал мыски своих сапог. Он и сам желал бы это знать… Ему хотелось заключить ее в объятия и успокоить. Сказать ей, что она ошибается, что нет другой женщины, которую бы он так страстно желал, кроме нее самой. Но он не мог. И это понимание еще больше доказывало, как хорошо графиня дю Плесси-Ферток знает его. Куда лучше, чем он сам.
Тристан поднял голову и посмотрел в глаза Жислен:
— Нет, не могу.
— Хорошо. Тогда мне нечего добавить, — она обратилась к своему мужу, который, забыв обо всем, сидел на соломе, гладя жеребенка. — Пойдем, Жак. Мы уезжаем домой.
Он неохотно поднялся:
— Я тоже хочу лошадку. Маленькую, милую лошадку, которая будет только моей.
— Посмотрим. А сейчас поехали.
Она подошла к дверям стойла, ожидая Жака.
— Жислен, мне жаль. Я очень благодарен тебе за все. Ты чудесная женщина, и я никогда не забуду то время, что мы провели вместе. И если ты изменишь свое решение…
Графиня погладила его по щеке:
— Мы соседи и в будущем останемся друзьями. Я не держу на тебя обиду. По сути, мы всегда знали, что это не навечно.
Тристан поцеловал тыльную сторону ее ладони:
— Я желаю тебе, чтобы ты когда-нибудь стала свободна и нашла свое счастье.
Жислен быстро взглянула на своего бывшего возлюбленного:
