– От собственного сына?
– Латур был одинок. Он был как пустая комната. Кроме Бу-Бу, у него никого не было. Он слишком любил ее. В его любви было что-то преувеличенное, месье.
Гупиль улыбнулся своим мыслям. Потом повернулся к Рамону, словно пораженный догадкой:
– Он был очень безобразен, но почему-то я не могу вспомнить, как он выглядел. Я бы не мог описать его вам. Когда он смотрел на мать, мне приходило в голову, что любовь сына убьет ее. Наверное, поэтому она и боялась его. Да, думаю, поэтому.
– Кто-нибудь может знать, куда подевался Латур?
– Он общался только с матерью и еще с одним стариком чучельником, который живет в домишке далеко в лесу. А больше ни с кем.
* * *
Рамон стоял у городского пруда в Онфлёре и щурился от соленого ветра. Он простоял так несколько минут, словно для того, чтобы ветер обмыл его лицо, потом повернулся и пошел к своей карете. Раз уж он проделал столь долгий путь, надо не жалеть времени и основательно поработать. Он сел в карету и велел кучеру отвезти его к дому чучельника, месье Леопольда.
Карета доехала только до дома управляющего Реньё. Дальше к домишку месье Леопольда Рамону пришлось прокладывать себе путь сквозь густой кустарник.
Рамон никогда не видел таких старых лиц, как у этого чучельника. Оно словно окаменело, замерзло в какой-то удивленной гримасе. Всклокоченный, седой, точно присыпанный пудрой. Сидя на табурете напротив этого древнего старика, Рамон исполнился почтения. Застывшее лицо чучельника было высоко поднято. Взгляд, обращенный на Рамона, пронзителен и зорок. Голос глух, резок. Слова он произносил с трудом.
– Я хорошо помню этого мальчика.
Старик закрыл глаза. Рамону показалось, что больше из него ничего не вытянуть. Однако тот кашлянул и продолжал:
– Он помогал мне несколько лет. Странный парень. Очень смышленый, замечательно ловкие руки. Думаю, он считал себя уродом, но на самом деле у него просто была морщинистая кожа. Он помогал мне несколько лет. Очень услужливый. Только что не подхалимничал. Чем иногда раздражал меня. Но руки у него были удивительно ловкие, у этого мальчика.
Месье Леопольд шмыгнул носом и замолчал. Рамон не хотел торопить старика. Выждав какое-то время, он спросил:
– И что же случилось потом?
– Думаю, я был слишком строг к нему. Иногда он очень раздражал меня. Когда я бранил его, он улыбался. Вначале я считал его чересчур дерзким. Одергивал. Но руки у него были золотые.
Старик поднял глаза к потолку, посмотрел на звериные головы, Рамон проследил за его взглядом, остановившимся на голове тигра. Глаза тигра светились.
– Однажды он исчез. Только спустя какое-то время я обнаружил, что он сделал.
– Что же он сделал, месье?
– Зашел в мою библиотеку. И украл книги. Везалия, Вьессана, учебники по анатомии. Подарок королевского лейб-медика.
Чучельник печально посмотрел на Рамона, словно его до сих пор мучило разочарование.
* * *
Вернувшись в Париж, Рамон вспомнил о медицинском трактате, который прочитал несколько недель назад. Он побывал в больнице Отель-Дьё и на медицинском факультете на улице де ла Бушри и поговорил со студентами. Однако никто из них никогда не слыхал о Латуре-Мартене Киросе, и Рамон забыл бы обо всем, если бы не увидел однажды недалеко от медицинского факультета дом анатома Рушфуко.
Слуга неохотно проводил Рамона в библиотеку. Рушфуко заставил его полчаса ждать, а выйдя к гостю, даже не подумал извиниться.
– Что вам угодно? – буркнул он.
Рамон попытался не выдать своего раздражения, когда объяснял анатому цель своего визита. Но тот вдруг встрепенулся:
– Молодой человек! Где он? Сейчас же скажите, где он?
Рамон удивленно пожал плечами:
– Я и сам хотел бы это знать, месье.
Рушфуко недовольно хмыкнул:
– Тогда объясните, что вам здесь нужно, чего вы хотите и почему отрываете меня от работы!
Рамон терпеливо, как мог, объяснил, что речь идет о полицейском расследовании и что он хотел бы поговорить с этим человеком в связи с некоторыми серьезными преступлениями.
Рушфуко не придал никакого значения подозрениям Рамона и стал превозносить своего помощника. Рамону сделалось неприятно, он даже усомнился в похвалах, расточаемых по адресу профессора. Может, он и гениальный ученый, но в людях, по-видимому, разбирается плохо.
– Месье, – прервал его Рамон, – опишите мне, пожалуйста, как выглядел ваш помощник?
И Рушфуко описал. Глаза у ассистента были навыкате. Череп имел странную форму, которая говорила о таких его качествах, как хорошая память, гордость, любовь к авторитетам, осторожность, способность к подражанию, целеустремленность и нравственность. Он обладал блестящими способностями к анатомии, был сообразителен, ловок, скрупулезно точен и необыкновенно работоспособен. Сверх этого профессор ничего добавить не мог. Ассистент работал дни и ночи, он почти не выходил из дома. Насколько профессору известно, семьи у него не было, как не было ни друзей, ни знакомых, и он никогда не говорил на личные темы, нет, это был необыкновенно скрытный молодой человек. Профессор вдруг замолчал. Его губы почти исчезли с лица.
– Вот только одно, – сказал он. – Одна странность.
В глазах Рушфуко появилось что-то детское. Впервые за весь разговор он с удивлением взглянул на Рамона:
– Он не спал.
– Как, вообще?
– Я часто просыпался по ночам и вставал, чтобы записать ту или иную мысль. Надевал сорочку и выходил в кухню, чтобы поесть немного супа или выпить бокал вина. И каждый раз у него в комнате горел свет. Он сидел на подоконнике. И не шевелился.
Район вопросительно смотрел на профессора.
– Однажды ночью я услыхал, как на заднем дворе что-то стукнуло. Я вышел и нашел его на земле. Он выпал из окна и, скорчившись, лежал на камнях. Он сильно расшибся, и из раны на лбу текла кровь. До сих пор помню, как, наклонившись над ним, я спросил, может ли он двигаться. Он улыбнулся. Это была улыбка одинокого человека, я прежде не видел, чтобы кто-нибудь так улыбался. Он сказал, что ничего не чувствует. Мне показалось, он несчастен оттого, что ничего не повредил себе.
Рамон ушел от Рушфуко в подавленном настроении.
* * *
Латур лежал на кровати в трактире. В этой комнате ему было неспокойно. После вскрытия последнего черепа здесь еще пахло спиртом, и этот запах напоминал ему о неудачном сеансе. Он всегда считал, что центр боли находится где-то рядом с мозжечком. Рушфуко помещал его между центрами жажды разрушения и агрессивности. Но вскрытие не удалось. Мадам Арно измучила его. Пока он препарировал ее мозг в маленькой полутемной комнатушке трактира, руки у него дрожали так, что в конце концов лежавший перед ним мозг превратился в кашу. Латур чувствовал, что кто-то наблюдает за ним. Пристальный взгляд следил за каждым его движением. Ему делалось дурно от этого взгляда.
