Она еще раз сжимает пухлыми пальцами его руку и уходит. Блин. Он так хочет побежать за ней, заплакать, как маленький, и зарыться лицом в ее колени. Он правда добрый. Он бы даже жабе ничего плохого не сделал, даже в сурка не стал бы стрелять, как же так вышло, что он причиняет боль всем этим людям? Если он добрый, то откуда в нем берется столько зла?
Бабушка пользуется духами с сильным цветочным запахом, на основе сирени. Сколько он ей передарил этих пузырьков на дни рождения и Рождество! Запах все еще чувствуется и в дверях, и в коридоре, когда охранник ведет его назад, в его новую жизнь; в комнату отдыха, где по-прежнему играют в бильярд и карты и смотрят телевизор. Его новая, незнакомая, чужая территория: комнаты вроде этой.
Он помнит несколько славных темных мгновений, там, в поле, когда лежал и смотрел в небо, абсолютно спокойный и счастливый. Он никак не пройдет путь, отделяющий сегодняшний день от того, что было несколько дней назад. Та женщина в мятом синем костюме, возможно, тоже. Он надеется, что она не очень хороший человек. Надеется, что, может быть, она даже заслужила то, что произошло, и все это его, в общем, не касается, это ее за что-то наказали, а его просто случайно выбрали, чтобы ее наказать.
Может, это она во всем виновата. Может, от этого будет легче?
Джеймс (сокращенное издание)[1]
Возможно, было что-то необычное в том, что такая мирная женщина, как Айла, дожила до тридцати девяти лет, всего дважды пообщавшись с полицейскими — из-за превышения скорости и проезда под знак. Мартовским холодным вечером бледный Джеймс явился домой, собираясь это исправить.
— Нам надо поговорить, — сразу сказал он.
Естественно, она встревожилась, и естественно, подумала, что у него деловые проблемы. (Сейчас он ей скажет, что все потерял и они теперь бедны, то есть настолько бедны, насколько можно, учитывая, что у нее дела идут прекрасно.
— Дети не услышат?
Джейми был наверху, делал уроки, Аликс в подвале, одна, смотрела телевизор. Айла подумала, что оба они уже достаточно взрослые, чтобы участвовать в разговоре о любом ухудшении материального положения в семье, но промолчала. Он рухнул в кресло в гостиной, в пальто, как был. Нагнулся, посмотрел на овальный вязаный коврик, который они привезли из поездки по землям эмишцев три года назад. Он как раз открыл рот, собираясь заговорить, когда позвонили в дверь. Джеймс, наклонившийся вперед, просто открыл рот шире, и его вырвало на коврик. Айла остолбенела. Он дрожал и выглядел так, как будто у него начинается грипп. Что-то очень нехорошее было в том, что, глядя на него, она понадеялась, что у него просто воспаление легких или что-нибудь вроде того.
Полицейских было двое, мужчина и женщина, оба замерзшие, поскольку вечер выдался холодный. Они искали Джеймса. Айла указала в сторону гостиной.
— Он там, — сказала она и услышала в своем голосе смутное осознание того, что в их жизнь входит нечто новое и незнакомое. Аликс поднялась из подвала, Джейми спустился вниз. Джеймс стоял в дверях между прихожей и гостиной, держась за косяк, как будто боялся упасть.
Женщина-полицейский назвала его имя, занятие и место работы.
— Вы знаете, почему мы здесь, — сказала она.
Все, что она говорила, звучало как утверждение, хотя интонация была вопросительная. Мужчина-полицейский поставил Джеймса лицом к стене, нагнул его, достал пластиковые наручники и застегнул их у него на запястьях. Айле показалось, что Джеймс сам завел руки за спину, готовый к тому, что на него наденут наручники, ему ничего не нужно было говорить. Она подумала, сколько раз они видели по телевизору, как это происходит. Как правило, было не так тихо. По телевизору люди выкрикивали какие-то вопросы, громко протестовали. Те, кто был рядом, тоже вносили свой вклад, чего, как вдруг поняла, ни она сама, ни Джейми, ни Аликс делать не спешили.
Мужчина-полицейский взял Джеймса за локоть и решительно повел его к двери, держась на полшага сзади. Женщина задержалась.
— Я полагаю, вы знаете, в чем дело, — сказала она.
Айла покачала головой. Если бы она заговорила, пришлось бы сказать: «Нет. В чем?» А ей хотелось как можно дольше не слышать ответа на этот вопрос. Казалось, что это — последний, решающий момент, отделяющий обычную жизнь, довольно-таки предсказуемое, в общем, удобное существование от ямы, в которую она вот-вот упадет.
Она услышала, как Джеймс слабо, едва слышно произнес в дверях:
— Простите меня.
Не «Я невиновен», или «Клянусь, это неправда», или «Это произвол!». Он выговорил:
— Позвони моему адвокату. — И его увели.
Айла видела свет фар, отражавшийся в стекле открытой двери: наверное, полицейская машина, хотя и без мигалки. Впрочем, тут ничего срочного, никто не убегает и не защищается, никто никому не угрожает и не мешает. Просто нездоровая, непробиваемая тишина.
Наконец Джейми сказал:
— Мам?
Ему было пятнадцать, голос низкий, но интонация, как у ребенка; ее напутанный маленький мальчик. И Джеймса тоже. А вот и Аликс, лапочка Джеймса, его ангелочек и его противник в недавнем, молчаливом столкновении, стоит у лестницы в подвал с расширенными глазами, грызет палец. Детская привычка.
— Все хорошо, — сказала Айла, но голос у нее был, как будто она разговаривает с младенцами. — То есть нет, все явно не хорошо. Но что бы это ни было, я разберусь. Мне нужно переговорить с офицером, а потом мы, все трое, сядем и все обсудим. Подождите пока на кухне.
— Возможно, — предупредила ее женщина-полицейский, — вы захотите поехать в участок. У вас может оказаться мало времени.
Для чего, поговорить с детьми?
— Джеймс подождет. Что бы ему ни было нужно, он подождет.
Потому что вот в чем дело: если бы его несправедливо обвинили хоть в чем-нибудь, он бы из себя вышел. Он бы орал, бил кулаками по стенам, бесновался. Он бы не выглядел таким жалким, виноватым, уничтоженным, наголову разбитым. Его бы не вырвало. Он бы не молчал и не был таким бледным. И не сказал бы только: «Простите меня», — и еще: «Позвони моему адвокату».
Она знала его достаточно хорошо, чтобы это понять. И понимала, что сейчас узнает еще больше.
— Извините за беспорядок, я сейчас уберу коврик.
И она скатала его, бледно-розовые, фиолетовые и голубые петли свернулись у нее в руках, и отнесла его на кухню, где за столом сидели, ничего не делая, дети — совершенно ничего, даже не разговаривали друг с другом.
— Я скоро. Не беспокойтесь, наверное, это какая-то ошибка, что-то, связанное с работой.
Она достала из-под мойки мешок для мусора, запихнула в него коврик, завязала и отдала мешок Джейми.
— Вынеси это в гараж, хорошо? Да, Аликс, пока он этим занят, ты ведь сумеешь сварить кофе, правда? Тебе не трудно? Для меня. А вы угощайтесь чем хотите.
