Все внимательно слушали ее. Гамалиил доброжелательно сказал:
– Мирьям, ведь это не такой пример, как наша овца в колодце, как тебе кажется? Ведь овца бы утонула, если бы ее тут же не вытащили. А человек с высохшей рукой, разве не мог он день подождать? Дело ведь не в том, творить добро или зло, лечить или убивать! Дело в том, творить добро сегодня или завтра.
Даниил вставил:
– Видишь, что получается, если начать делать уступки. Отсюда происходят злоупотребления. Этот Иисус точно знает: все книжники согласятся с ним, что в субботу разрешено помогать ближнему. Но он дает совсем радикальное толкование: каждый, дескать, может сам решать, когда он должен соблюдать субботу, а когда нет. Когда он обязан помочь, а когда нет.
Ханна еле дослушала его:
– Я не понимаю всех этих тонкостей. Но ведь ясно одно: помогать в субботу можно. Суббота – для человека, а не человек для субботы. Человеческая жизнь дороже субботы.[134]
Гамалиил стал защищаться:
– Смотря что понимать под помощью. Кто-то может сказать: я хочу помочь соседу убрать урожай. Поэтому мне разрешается нарушить субботу. Нет, нужно наперед точно оговорить все случаи.
Я попробовал вмешаться:
– Признайте хотя бы этот случай: что можно в субботу послать за врачом. Мы не сделали ничего плохого, послав за Гиппократом.
Не нужно было мне этого говорить! Даниил напустился на меня:
– Гиппократ – врач из язычников! Чужак! Разве в Тивериаде нет врачей-евреев? Нет, это и правда слишком. Сначала нарушить субботу, потом заповеди чистоты. Разве ты не знаешь, что чужеземцы и евреи не должны прикасаться друг к другу? Их должна разделять такая же пропасть, как чистое и нечистое! А ты хочешь, чтобы еврейскую девочку лечил языческий врач? Хочешь, чтобы он пришел сюда, в эту комнату?
Я упрямо возразил:
– Гиппократ лечит в Тивериаде евреев. Почему он не может делать то же самое в Капернауме?
Маттафия нарочито повернулся к нам спиной, подвинул себе стул и подсел к Ханне, которая все еще держала на руках горящую в лихорадке дочь.
Гамалиил серьезно сказал:
– Евреи в Тивериаде не так строго соблюдают заповеди чистоты. Когда Ирод Антипа основал этот город, он знал, что такое поселение идет вразрез с нашими законами. Ведь Тивериада построена на множестве могил.[135]Наш закон толкует такие поселения как нечистые. Но никому не было дела. Эта Тивериада – нечистый город!
Даниил поддержал его:
– Сейчас кругом все больше и больше пренебрегают Законом. Для сторонников Иисуса нет разницы между чистым и нечистым. Они не моют рук перед едо[136]1. Идя в субботу через поле, рвут колосья.[137]Они не сторонятся чужеземцев. Теперь они даже пускают врачей-язычников в еврейские дома!
Его слова разозлили меня:
– Я не приверженец Иисуса! Я никогда не встречался с ним. Но я всегда позову врача-язычника, – неважно, что говорит Иисус или говорите вы! А что он, кстати, говорит о заповедях чистоты?
Гамалиил объяснил:
– Я слышал, как он вел спор об этом. Он отмел все наши аргументы, сказав:
Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из него, то оскверняет человека.[138]
Я спросил:
– Он имел в виду, что нет разницы между чистым и нечистым?
– Именно так! Если представить себе, что он прав, то нет больше никакой нечистой пищи, никаких нечистых людей и нечистых мест. Все вдруг сделалось бы чистым. Стало бы можно все покупать у язычников и все им продавать!
Я насторожился:
– И оливковое масло тоже можно было бы покупать у чужеземцев?
Гамалиил кивнул.
– Да, можно сделать такой вывод!
Я замолчал, думая о последствиях, какие это могло бы иметь для нашей торговли, когда в разговор вдруг вмешался Маттафия:
– Что толку мне от всех этих рассуждений о чистом и нечистом! О вашей субботе! Разве вы сами не нарушаете субботу, когда своими учеными спорами беспокоите людей, вместо того чтобы оставить в покое нас и нашего больного ребенка? Разве вы не видите, как ей плохо? Разве вы не видите, что у нас сейчас совсем другие заботы! Но вы рассуждаете о том, помогать или не помогать, о том, что позволено и что не позволено, вместо того, чтобы помочь! Вместо того чтобы на худой конец помолчать. Иисус говорит о вас еще и кое-что похуже:
Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды. Фарисей слепой! Очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты.[139]
И он прав!
Это могло означать только одно: он выгонял их. Оба наши книжника встали, чтобы идти. На прощание Гамалиил сказал только:
– Ты несправедлив, Маттафия. В тебе говорит беспокойство за своего ребенка! Дай Бог ей поправиться!
После этих слов оба поспешили к дверям.
Я хотел выйти вместе с ними. Мне хотелось сказать им что-то примирительное. Но сейчас важнее было успокоить Мирьям. Я сел рядом с ней и начал рассказывать ей бесхитростные истории – не о чудесных исцелениях, а басни и сказки. Скоро она заснула. Мы тоже легли спать.
В субботу утром я пошел на богослужение. Торжественная тишина преобразила деревню. Люди, шесть дней подряд тяжко трудившиеся, выходили из своих домов. Все собрались в синагоге. Гамалиил должен был читать и толковать Писание. Начал он с благословения:
Хвала Тебе, Господи Боже наш,
Царь мира,
Создатель света
И творец тьмы,
Утверждающий мир
И все созидающий!
Тот, кто дает свет
Земле и живущим на ней,
И в своей доброте
Каждый день, всегда,
Заново исполняющий труд творения! [140]
