Однажды около четырех часов дня зашел Жиль. Я спала на диване, Андре занимался приготовлением ужина. Жиль не задержался надолго, но видно было, что он ошарашен. Он приходил сообщить, что подал в Организацию по защите прав матери и ребенка просьбу о том, чтобы забирать детей на выходные. Это произошло спустя три дня после слушания нашего дела в суде: должно быть, моя речь подтолкнула его к этому. Никто из детей не испытывал особого желания ехать к нему. Если бы Жюли предоставили выбор, она бы с удовольствием осталась дома. В тех редких случаях, когда отец изъявлял желание взять их к себе на выходные, у Жюли случался приступ астмы. Даже Тибольт, в прошлом несколько раз просившийся к отцу, не был в восторге. Только Матье не проявил недовольства. Напротив, он воскликнул:
— Круто! Я возьму пиратские корабли, чтобы поиграть с папой!
Я попыталась утешить Жюли:
— Знаешь что? Я позвоню Линде, чтобы она навестила тебя, когда вы будете у отца. Так что ты не останешься одна.
Жюли эта мысль показалась гениальной: Линда жила в Бромее и могла приехать к Жилю на велосипеде. В пятницу вечером, в шесть часов, Жиль заехал за нашими тремя старшими детьми, и я напомнила ему, что в воскресенье вечером он должен сразу же отвезти их к приемным родителей.
Линда, как мы и договаривались, приехала к Жюли. Там же был Доминик, брат Жиля, отличавшийся вспыльчивым характером. Линда, не имея в виду ничего плохого, допустила промах, сказав ему:
— Вы похожи на месье из фильма «Веселые и загорелые»!
Она имела в виду актера Жерара Жюньо. Но Доминик не оценил ее комплимент и разозлился:
— Убирайся отсюда, дрянная девчонка!
Обо всем этом Жюли рассказала мне по телефону. Линда вернулась домой в слезах, а моя Жужу провела первую ночь одна. В воскресенье утром она первым делом позвонила подруге и уговорила ее вернуться. Все закончилось хорошо, и до конца выходных я не получала от них известий. На следующий день Жиль должен был отвезти их к Валери и Жану-Марку. В воскресенье днем мне стало совсем нехорошо. Уже второй день я ничего не ела и мучилась от болей в животе. Я то дрожала в ознобе, то сильно потела, была белой, как таблетка морфина, и едва не теряла сознание. Я решила, что умираю. Обеспокоенная Сесилия позвонила Валери, работавшей когда-то в «скорой помощи», в надежде, что та знает, как поступать в подобных случаях, и приедет. Вдвоем они смогли бы уложить меня в постель: у меня не было сил на то, чтобы передвигаться. Валери появилась очень быстро. А потом я, сидя на краешке ванны, услышала стук в дверь. Это были Жюли, Тибольт, Матье и Жиль. Еще не было и пяти вечера, в то время как дети должны были оставаться у отца до половины седьмого, а после он должен был отвезти их к Пинье, а не сюда. Сесилия вышла к ним, прикрыв за собой дверь.
— Жиль, ты должен забрать детей. Им не стоит входить в дом, Мари-Лоре совсем плохо.
Перепуганная Жюли спросила:
— Что с мамой?
— Ей нехорошо. У нее сильная рвота.
Жиль все понял. Перед тем как уехать с детьми, он подал Сесилии бумагу, которую она должна была передать мне. Я слышала, как он сказал:
— Нужны деньги. Здесь указана сумма.
— Позже, Жиль. Я же сказала, что ей плохо.
— Я знаю, но это из Госказначейства. И это срочно.
Сесилия не спешила отдавать бумагу мне и оставила ее на столе в кухне. Я сидела над унитазом, но лучше мне не становилось, и тогда Сесилия и Валери решили позвонить моему врачу. Бедняга Карим! Он как раз собирался поиграть в гольф, но сразу же примчался к нам. Он послушал меня, выписал все необходимое и отправил Сесилию в дежурную аптеку, находившуюся в тридцати километрах. На обратном пути она еще заехала к себе, чтобы взять суп и запеканку: она была решительно настроена покормить меня хоть чем-нибудь. Когда она вернулась, мне стало уже немного лучше, но я все еще была «в отключке». Я приняла лекарства и легла в постель. Чуть позже появился Жиль. Со всеми этими делами я так и не взглянула на принесенную им бумагу. Валери впустила его в дом. Жиль молча смотрел, как я выписываю чек, и даже не спросил, как я себя чувствую. Потом он ушел.
Взбешенная Валери закрыла дверь и просмотрела принесенную им бумагу: речь шла о плате за столовую, которую уже год никто не вносил. Дело дошло аж до Госказначейства, которое требовало оплатить счет в течение недели. Вот почему он так беспокоился! Я была чуть ли не в агонии, а он терзал меня из-за нескольких евро…
Валери вернулась к себе, и я позвонила ей, чтобы узнать, как дети. Она сказала, что получила их в том же состоянии, в каком отпустила. Когда они в пятницу вечером уезжали в Бромей, она была здесь и видела, во что они одеты. В воскресенье вечером на них была та же самая одежда. За два дня они ни разу не приняли душ и даже не меняли белье и носки. Позже, когда я спросила, как прошли выходные у папы, Жюли пожала плечами и сказала:
— У него грязно, кругом пауки… В туалете так воняет, что я ходила в туалет на улицу. В ванной — то же самое, поэтому мы и не принимали душ.
— Тибольт, а что ты скажешь о выходных?
— Нам нечем было заняться. Ужасно скучно!
— Матье, ты поиграл с папой в пиратские корабли?
— Нет, у него не было времени.
19
ПРОЩАЙТЕ, ДЕТИ!
— Дети, напоминаю вам, что, вернувшись из поездки в Париж, вы отправитесь к Валери и Жану-Марку. С воскресенья вы будете жить у них. Я буду навещать вас по средам, вы меня — по субботам.
— Мы знаем, мама.
1 февраля дети окончательно переезжали к Пинье, и я две недели подготавливала их к этому. Мое состояние больше не позволяло мне заботиться о них. Я спала дни напролет. По утрам я не могла встать, потому что не слышала будильника. Теперь меня будила Магали: по средам и четвергам она приезжала, чтобы собрать детей. По вечерам я была слишком уставшей, чтобы готовить еду или купать детей. Меня часто рвало. Я не хотела, чтобы дети присутствовали при моей смерти. И предпочитала как можно больше отдыхать, чтобы быть в форме, когда встречусь с ними.
15 января меня вызвали в отделение Организации по защите прав матери и ребенка в Питивье, чтобы подписать окончательные бумаги. Здесь присутствовала мадам Пойак, а также два социальных работника, которые отныне стали референтами детей: один — Жюли и Тибольта, второй — Матье и Марго. Отныне они следили за тем, чтобы у детей все было хорошо, чтобы у них не возникало неприятностей в школе, чтобы они ужились в приемной семье. Мне они нравились: они умело общались с детьми, а дети, в свою очередь, чувствовали себя с ними комфортно. В тот день мы все собрались, чтобы решить последние вопросы. Именно тогда и было решено, что окончательный переезд детей состоится 1 февраля. Начиная с этого дня, мы с Жилем должны были уведомлять Организацию о том, что хотим взять детей к себе, пусть даже на один день. Мы сразу же договорились, что я буду навещать детей у Пинье по средам, а Жюли, Тибольт и Матье будут приходить ко мне по субботам. И то лишь в том случае, если это будет возможно по состоянию моего здоровья. Что касается Жюли, то социальные работники были осведомлены о ее отношении к отцу и заверили, что она не обязана ездить к нему, если не хочет этого. В то же время мадам Пойак пообещала мне, что каждый раз, когда Жиль будет брать детей на выходные, накануне к нему будет приходить домработница, чтобы хоть немного убрать дом в Бромее. В деле не хватало еще одной бумаги — списка людей, которые имеют право встречаться с детьми и время от времени брать их к себе, независимо от того, на какой это будет срок: на полдня, на ночь или на каникулы. Те, кто пожелает взять детей, не могут довольствоваться только разрешением Пинье — им также необходимо будет предупредить Организацию по защите прав матери и ребенка, причем за несколько дней. Все вместе мы составили этот список, в который были внесены: моя сестра Кристелль, Мари-Те — любимая бабушка детей, Яника — ее дочь, Вероник — моя двоюродная сестра, Элизабет — ее сестра, их отец Филипп, который является единственным живым дядей детей, Марсиаль — крестный Тибольта, Франсуаза — сестра Мари-Те и крестная Жюли, Магали, Сесилия, Эвелин и Валери — мои лучшие подруги, Жислен — водитель школьного автобуса, Карим — мой любимый врач, а также Люси — первая жена Доминика и мать Микаэля, двоюродного брата детей. Пока я записывала все эти имена, вместе с фамилиями, адресами и телефонами каждого, Сесилия беседовала с тремя женщинами. Когда разговор зашел о Валери Пинье, Сесилия подчеркнула, что она заботится о детях днем и ночью, как настоящая мать. Я поспешила подтвердить ее слова:
