Об Испанской войне написано уже немало[55]. Несомненно, самым известным во всем мире произведением является роман Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол» (1940), свидетеля и участника войны в Испании, будущего Нобелевского лауреата. Но скажу, положа руку на сердце: из всех прозаических произведений, посвященных Испанской войне, которые мне довелось прочесть, книга Альберто Мендеса — самая значительная. И самая страшная.
Помимо прочего, книга Мендеса обладает редкой в наши дни способностью: она заставляет читателя сострадать вымышленным героям.
Автор «Слепых подсолнухов» не был свидетелем военных событий — он родился два года спустя после победы франкистов. Но его детство пришлось на то время, когда испанцы жили в атмосфере страха и доносительства, когда повсюду выискивали и разоблачали «врагов народа» (если проводить аналогию с тогдашней ситуацией в нашей стране). Память детства остается с человеком на всю жизнь. Это и помогло Альберто Мендесу, уже взрослому, воссоздать реальную и символическую картину Испании той поры. Кроме того, он писал книгу тогда, когда мог взглянуть на происшедшие в его стране трагические события с более чем полувекового расстояния. Оценить их, я бы сказал, со страстной беспристрастностью.
Мендес, хотя, может быть, он и не думал об этом, сумел создать универсальный антидиктаторский роман. То, что происходило во франкистской Испании, до жути напоминает происходившее в гитлеровской Германии и в сталинском Советском Союзе. Оставим в стороне идеологию. Репрессивные режимы — во все времена — не отличаются особой изобретательностью, их задача примитивна: уничтожение людей. Ну а количество жертв определяет, так сказать, прогресс: мечом или гильотиной можно отрубить одну голову, из пулемета можно расстрелять сразу десятки людей, которые к тому же теряют для палача свою индивидуальность, превращаются в безликую массу. А масса — это нечто неопределенное, неодушевленное; так что никаких угрызений совести, никаких душевных терзаний. Уже давно было сказано кем-то (кажется, Наполеоном): «Смерть одного человека — трагедия, смерть тысяч — арифметика».
Унижен человек — мир захватили тюрьмы,
ползут по тайным тропам трибуналов,
взять одною, взять весь народ — в железо,
во мрак, в небытие.
И что им стон и жалобы металла,
рыдания оков из казематов
и плач меча, грозящего расплатой, —
что это им?
Там, в подземельях каменных, стенают,
там — фабрика по производству горя,
там суждено — в отчаянье, с надеждой —
страдать. И исчезать.
Эти строки могли бы стать эпиграфом к «Слепым подсолнухам». Их написал великий испанский поэт Мигель Эрнандес (о нем Мендес упоминает в своей книге), погибший в 42-м году во франкистской тюрьме.
Да, именно о тюрьмах, о трибуналах, о людях, страдающих и исчезающих во мраке небытия, говорит Альберто Мендес в своей книге. Все верно. Но: почти ничего не говорит о каменных подземельях. Казематов в послевоенной Испании для арестованных явно не хватало. Мстящие республиканцам победители превратили в тюрьмы даже такую «романтическую» особенность испанских зданий, как галереи: их закрывали крепкими решетками[56]. Идеальная тюрьма — убежать узникам невозможно, зато можно без лишних хлопот (удобно!) вывести их во внутренний двор, посадить в грузовик и отвезти на расстрел.
Определить жанр «Слепых подсолнухов» не так-то и просто. Возможно, если пользоваться привычными литературоведческими терминами, правильнее всего назвать книгу Мендеса романом-тетралогией.
Четыре части мендесевского романа — четыре варианта встречи человека со смертью. Все части связаны между собой местом и временем действия (а также единым словом в названиях: «поражение»). Кроме того, главные герои того или иного рассказа вновь появляются в дальнейшем — уже на периферии повествования.
Но все-таки каждая часть романа — это отдельное, замкнутое в себе произведение. Автор исследует четыре человеческие судьбы. И, описывая их, в каждом конкретном случае использует особую интонацию и особую форму подачи материала.
Сюжет первой повести — совершенно необычен.
Карлос Алегриа, капитан-интендант франкистской армии (за всю войну не убивший ни одного человека), зная, что Республика наутро падет, ночью переходит в стан побежденных. Переходит не по каким-либо «шпионским» либо идеологическим причинам, а только потому, что со всей ясностью осознал: франкистами, ведущими войну, владеет «одно лишь желание убивать». И герой Мендеса противопоставляет звериной страсти убийства свой сугубо человеческий (жертвенный, донкихотовский) поступок. Хотя и отлично понимает: он идет навстречу собственной смерти, — ведь его не пощадят ни побежденные, ни победители.
Навряд ли в действительности мир когда-нибудь видел подобных безумцев-перебежчиков, и уж точно такого сюжета не было во всей мировой литературе. И здесь автору можно с чистой душой сказать: браво!
Вторая повесть — на мой взгляд, самая горестная в книге «Слепые подсолнухи». Это дневник юноши-поэта, почти мальчика, обреченного на смерть. В данном случае Альберто Мендес столкнул два мира, по сути своей, казалось бы, исключающих друг друга: высокую поэзию, которой грезил когда-то герой повести, и жестокую, не щадящую никого реальность войны.
Позволю себе еще раз процитировать Мигеля Эрнандеса:
Отшатнулась природа,
увидев, что человек
бросается на человека.
Беги от меня, мой сын.
Я сегодня способен
когти вонзить
в тело твое.
…Ныне любовь — это смерть. И человек
человека подстерегает в засаде.
Трагическая, тупиковая ситуация: выбора нет, человеку остается только одно — достойно встретить свою смерть. В полном одиночестве. Безо всякой надежды, что его дневник когда-либо прочтут.
У русского народа есть поговорка: «На миру и смерть красна». Испанский поэт-республиканец лишен даже подобного утешения.
Герой третьей повести, казалось бы, может спасти свою жизнь — ценой лжи. Поначалу он и лжет. В конце концов, вранье — по сравнению с жизнью и смертью — это ерунда, пустяк, о котором впоследствии, успокаивая свою совесть, можно с легкой душой и позабыть. Но происходит нечто неожиданное, не объяснимое «нормальной» человеческой логикой: инстинкт самосохранения уступает место совести. Герой знает: высказав правду, он подпишет себе смертный приговор. И тем не менее, уже не колеблясь, говорит правду. А затем без страха идет на казнь.
Антонио Мачадо (он, как и Эрнандес, тоже упоминается в «Слепых подсолнухах») в одной из статей, опубликованной в республиканском журнале «Revista de Espana» в 1938 году, написал: «Человеческие достоинства тем выше, чем глубже они коренятся в высочайшей безнадежности трагического осознания и агонии человека… Незаслуженная победа есть моральное поражение, и заслужить победу в конечном счете намного важнее, чем одержать ее». И далее: «Живите так, чтобы смерть стала для вас высшей несправедливостью»[57].
