– Если Лассен не перестанет так гнуться над книгами, у него сделается грудная болезнь!
Местечко гордилось его выдержкой, и вблизи отца Ларса, старика Мануэльсена, слышалось меньше ругани. При каждом экзамене имя его переходило из уст в уста, и не раз о мальчике Ларсе Мануэльсене заходил разговор у прилавка в лавке Пера.
– На него одного и можно указать! – говорил один.
– Если только не сковырнется, как говорил епископ, – прибавлял другой.
– Тогда, чего доброго, умрет, а какая была бы жалость!– раздался чей-то голос.
Тут вмешался отец, Ларс Мануэльсен:
– Чего болтать зря! У него здоровье крепкое!
И языки не умолкают.
Да, хорошо курилось в лавочке у Пера; это было оживленное место, где вечно велись разговоры, звенели деньги, вечно толпился народ в дверях и около бочек с вином. И все плотнее, все богаче, все почетнее становился Пер Иенсен, но он не переставал носить своего домотканного крестьянского платья.
Теперь каждый знал, что человек с его средствами не станет обвешивать ребенка; но народ не забывал о прошлом! Как и прежде, покупатели продолжали пересчитывать сдачу и зорко следить, когда он что-нибудь отвешивал или отмеривал.
Пока П. Иенсен наживался за счет местных жителей, не могло быть иначе. Так как он не получил разрешения на открытие танцевального зала, то оповестил местную молодежь о сарае за мысом. В сарае был настлан пол, и получилось место для вечерних собраний по воскресеньям.
А тот, кто управлял всем и всеми, – сам Хольменгро, – не худел от своей постоянной работы и не полнел от своего богатства. Скромный и непритязательный ходил он и распоряжался огромным предприятием. Его состояние оценивалось в сто тысяч талеров, но в этом году счет денег пошел на кроны и эры, и, таким образом, состояние господина Хольменгро, как у всех прочих, было обложено налогом и он оказался обладателем миллиона. Жаловался он? И речи не было о чем-нибудь подобном. Нет, казалось, будто он был бы очень доволен, если бы ему приписывали два миллиона этих новопоявившихся денег. Должно быть, у него были неисчерпаемые богатства. Теперь он владел окраинами Сегельфосса, мельницей, набережной и пристанью; кроме того, ему принадлежала лавка и булочная на берегу моря, хотя и открытая на другое имя. Всем было также известно, что ему уже принадлежат многие из лавочек вдоль побережья, во всяком случае, лавка Генриксена в Утвере; даже говорили, что его владения доходят до старинного поместья Кольдевина на Уттерлее; этот был слишком богат, чтобы его можно было проглотить. Но существовали ли какие-нибудь границы для Хольменгро.
В последнее время он хлопотал над проведением телеграфа в местечко. Дело немного затянулось; правительство, к которому пришлось обратиться, раздумывало. Но все были убеждены, что в случае дальнейших проволочек со стороны правительства, Хольменгро выстроит телеграфную линию на свой счет. И казалось, будто правительство испугалось этой опасности: оно прислало, наконец, столбы, проволоку и рабочих, чтобы начать дело.
Мельница гудела, не умолкая. Все более и более крупные суда, нагруженные зерном, приходили с востока и юга; наконец, прибыла партия пшеницы, – еще подспорье для народа. Пшеница, – сказка, южный плод! Мельница ее смолола, жители стали покупать, – пшеничную муку легко печь, – в булочной появился белый хлеб, и на столе бедняка каша также не стала редкостью. Удивительно, как это народ был жив до тех пор, особенно дети, когда каша не была бела как снег.
Чего еще можно было желать? Наконец в местечке поселился даже адвокат, молодой человек, такой законник, что народ начал сдерживать как руки, так и языки. Теперь уже не надо было ездить, Бог знает как далеко, или ждать сессии суда, чтобы добиться правды: адвокат быстро давал совет тут же на месте.
Все были довольны, что он приехал, а Хольменгро выстроил ему домик.
Господин Раш собирался нанести визит владельцу поместья, но Хольменгро устроил так, что встреча с поручиком и его женой произошла под открытым небом. Это была прекрасная выдумка, и обе стороны были благодарны за нее.
Случилось это так:
Весенним напором воды прорвало плотину поручика и снесло мельницу. Это не имело значения, так как маленькая мельница молчала уже несколько лет с тех пор, как Хольменгро открыл свою мельницу. Но, пока она стояла, все же она придавала некоторое величие поместью, а теперь и это исчезло. А лесопилка? Разве там была и лесопилка? И ее не стало. Казалось, будто мельница и лесопилка уступили реку всецело Хольменгро, согласно его желанию. Это было замечательно, очень замечательно: эти два здания в сущности мешали осуществлению нового проекта Хольменгро; и вот их унесла река.
Хольменгро и не думал скрывать, что он виноват в этом несчастье: он слишком сильно запрудил реку для сплава бревен из леса поручика.
Когда поручик пошел на реку, чтобы посмотреть на разрушение, фру Адельгейд от души пожалела его, так тяжело ему было исчезновение мельницы и лесопилки, выстроенных отцом и дедом. Он вернулся домой к обеду, но затем опять хотел идти на место несчастья. Фру Адельгейд предложила сопровождать его, что сначала изумило его, но потом он сказал:
– Благодарю вас за участие. Наденьте высокие башмаки.
Хольменгро же в это время шел с адвокатом Рашем к поручику. Таким образом, произошла встреча.
Река шумела. Они обменялись поклонами, но слов невозможно было расслышать; Хольменгро пришлось говорить очень громко, представляя господина Раша. Было странно видеть, как молодой человек только наклонил голову, кланяясь молча, среди гула.
Все шли медленно к месту катастрофы, – поручик впереди. Когда он остановился, Хольменгро сказал:
– Вот какое несчастье может вызвать невежество! Человек понимающий никогда не запрудил бы реку ради сплавки леса.
Поручик навострил уши.
– Разве вы запрудили реку? Зачем?
– По глупости, к сожалению. Я в отчаянии и прошу теперь только дать мне время, чтобы исправить причиненный вред.
– Что вы намерены сделать?
– Тут была плотина, стояла мельница и лесопилка, я хочу восстановить все это.
Молчание.
– В сущности, это были старые постройки, стоявшие здесь без употребления, – вступился поручик.– Нет, вы не должны тратиться на это.
Ожидал ли Хольменгро такого ответа? Кто знает; сам он ни словом не обмолвился. Он только взглянул на поручика с большим почтением.
– В таком случае, есть другое средство. Мне кажется, что ваша половина реки уже не нужна вам; я заплачу по стоимости.
Молчание.
Поручик соображает что-то и приходит к решению.
– Вы желаете владеть всей рекой?
– Если вы не имеете ничего против.
Поручик идет дальше; все следуют за ним. На перекрестке он останавливается и начинает говорить, – довольно долго он раздумывал:
