Фледа очень скоро узнала, что именно. Всего лишь то, что с ним, как он объявил в первую же минуту, как только появился перед ней, теперь все хорошо. Когда же Фледа справилась, что он под этим имеет в виду, то услышала: отныне он может считать себя свободным, ибо в Уэст-Кенсингтоне, когда они с миссис Бригсток вышли на улицу, произошла ужасная сцена.
— Я знал, что она намеревалась мне сказать; вот почему я решил во что бы то ни стало ее увести. Я знал, что мне это будет очень неприятно, но был в полной готовности. Она выпалила, как только мы свернули за угол, спросила напрямую, влюблен ли я в вас.
— И что же вы на это ответили?
— Что ей нет до этого никакого дела.
— Вот как? — сказала Фледа. — Я в этом не так уж уверена!
— Зато я уверен, а самое заинтересованное лицо — я. Конечно, я употребил другие слова: я был безукоризненно вежлив, так же вежлив, как она. Но сказал ей, что она не имеет права задавать мне такого рода вопросы. Я сказал, что не уверен, имеет ли даже Мона на них право при той своеобразной линии поведения, какую избрала. Во всяком случае, все это дело, как я его понимаю, касается Моны и меня, и между Моной и мной, с ее соизволения, впредь и останется.
Фледа помолчала немного.
— Все это не ответ на ее вопрос.
— Значит, по-вашему, я должен был сказать ей?
Наша юная леди снова помедлила:
— По-моему… Я рада, что вы этого не сделали.
— Я знал, как поступить, — сказал Оуэн. — Я и мысли такой не допускал, что у нее есть малейшее право набрасываться на нас, как она себе позволила, и требовать объяснений.
Фледа задумалась, взвешивая все обстоятельства.
— Но, идя ко мне, она не предполагала «набрасываться».
— А что же она предполагала?
— То, что сказала мне перед тем, как ушла: она намеревалась говорить со мной.
— Как же! — бросил Оуэн. — Только о чем говорить?
— О вас, конечно, попросить меня оставить вас в покое. Она же считает меня ловкой интриганкой… что я вами вроде как завладела.
Оуэн вытаращил глаза:
— Да вы и пальцем не шевельнули! Это я, я вами завладел.
— Совершенно верно, весь узел завязали вы сами. — Фледа говорила сдержанно и мягко, без тени кокетства. — Но это оттенки, в которых она, пожалуй, не обязана разбираться. Ей достаточно, что мы встречаемся как близкие люди.
— Я — да, а вы — нет! — воскликнул Оуэн.
По лицу Фледы скользнула улыбка.
— Вы вызываете у меня, когда так говорите, ощущение, будто я уже неплохо вас знаю. Миссис Бригсток пришла сюда уговорить меня, упросить меня, — продолжала она, — но, найдя вас здесь, увидела, что вы держитесь совсем по-домашнему, пришли ко мне с дружеским визитом, переставляете чашки на чайном столе, и это было для нее чересчур. Она ведь не знает, понимаете, что я такое, что я все-таки порядочная девушка. Вот она и сделала вывод: перед нею весьма опасная особа.
— Я не мог снести то, как она с вами обошлась, и должен был ей это сказать, — возразил Оуэн.
— Она простовата, но отнюдь не глупа и, по-моему, в общем и целом обошлась со мною весьма хорошо.
Фледа помнила, как миссис Герет обошлась с Моной, когда Бригстоки явились в Пойнтон. Но по мнению Оуэна, ей все виделось перевернутым кверху дном.
— Это вы проявили завидную выдержку, держали себя в узде. И я, мне кажется, тоже. Знали бы вы, каково было мне! Я сказал ей, что вы благороднейшая и честнейшая из женщин.
— Вряд ли это развеяло ее подозрения насчет козней, на которые я вас толкаю.
— Не развеяло, — признался Оуэн. — Она сказала, что наши отношения, мои и ваши, вовсе не невинны.
— Что она под этим имела в виду?
— Я, как можете предположить, не преминул спросить. И знаете, что она имела наглость утверждать? Уж лучше бы промолчала: она имеет в виду, сказала она, что наши отношения в высшей степени «странны».
Фледа снова задумалась.
— Что же, так оно и есть, — вырвалось у нее наконец.
— Да? Тогда, по чести говоря, такими их делаете вы! — Это ее перевернутое видение было для него явно чересчур. — То есть вы делаете их такими: гоните меня все время.
— Я сегодня гнала вас? — И Фледа печально покачала головой, вскинула руки и тут же их уронила. Этот жест смирения дал ему повод задержать ее руку, но, прежде чем он успел прикоснуться к ней, Фледа завела руки за спину. Они сидели на узком диванчике, спальном ложе Мэгги, и теперь Фледа встала с него, а Оуэн, не спуская с нее укоризненных глаз, обескураженный, уселся поглубже.
— Какой мне с этого прок, когда вы со мною — камень?
Она встретила его взгляд со всей нежностью, какую еще ни разу не выказывала, да и сама не знала до этого момента, сколько ее накопилось.
— Может быть, все-таки, — рискнула она, — даже от камня, как знать, будет вам толика помощи.
С минуту Оуэн сидел, не отрывая от нее глаз.
— О, вы — чудная, несравненная, — вырвалось у него, — но, будь я проклят, если я способен вас понять! Во вторник, у вашего отца, вы были чудная, такая же чудная, когда я уходил, вот как сейчас. А назавтра, когда я вернулся, оказалось, что это ровным счетом ничего не значит; и сейчас опять, хотя вы позволили мне приехать сюда и встретили меня, сияя, как ангел, вы и на йоту не приблизились к тому, что я хочу услышать от вас. — Еще мгновение он оставался сидеть, как сидел, потом резко выпрямился: — А я хочу услышать от вас, что я небезразличен вам… я хочу услышать от вас, что вы меня жалеете. — Вскочив с дивана, он подошел к ней. — Я хочу, чтобы вы сказали, что спасете меня!
Фледа замялась:
— Зачем же спасать вас, если вы, как только что заявили, человек свободный?
Он тоже замялся, но не отступил:
— Именно потому, что теперь я свободен. И вы не знаете, что я хочу сказать? Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж.
При этих словах Фледа милостиво выпростала руку; и коснулась его руки, и он на мгновение задержал ее в своей, и если, как он выразился, встречая его, она сияла, как ангел, то теперь, можно считать, она сияла еще сильнее, вся озаренная своей проникновенной тихой улыбкой.
— Сперва немножко больше о вашей «свободе». Миссис Бригсток, как я поняла, была не вполне удовлетворена, как вы разрешили ее вопрос.
— Честно скажу — не была. Но чем меньше она удовлетворена, тем я свободнее.
— Помилуйте, при чем тут ее чувства? — спросила Фледа.
— При чем? Да чувства Моны еще хуже. Мона спит и видит, как бы дать мне отставку.
— Почему же она этого не делает?
— Она непременно сделает, как только ее мать вернется домой со своим докладом.
