Я считаю зубы, но все время сбиваюсь, и у меня получается то девятнадцать, то двадцать один или двадцать два. Я — принц-робот супер-Джекер-Джек, мистер Пятилетний, я не двигаюсь. Зуб, ты здесь? Я не чувствую тебя, но ты должен быть в моем носке сбоку. Ты — кусочек Ма, маленький комочек застывшей маминой слюны, едущий вместе со мной.
Я не чувствую своих рук. Воздух отличается от того, что был в комнате. Я все еще ощущаю запах пыли из ковра, но, немного приподняв нос, я вдыхаю воздух, который…
Я снаружи. Неужели это возможно? Мы не двигаемся. Старый Ник стоит. Почему он остановился на заднем дворе? Неужели он собирается…
Он снова пошел. Я совершенно неподвижен. Ой-ой-ой, меня опускают на что-то твердое. Не думаю, чтобы я ойкнул вслух, я не слышал никакого звука. Мне кажется, я прикусил себе губу — во рту у меня привкус крови.
Раздается еще один бип, но не такой, как у нашей двери. Затем стук металла. Меня снова поднимают, а потом бросают, прямо лицом вниз, ой-ой-ой. Бах. После этого все вдруг начинает трястись, вибрировать и реветь прямо подо мной. Наверное, это землетрясение…
Нет, это, наверное, грузовик. Это совсем не похоже на терку. Это в миллион раз сильнее. Ма! — кричу я про себя. Смерть, грузовичок — всего лишь два пункта из девяти. Я — в кузове коричневого грузовичка, как мы и планировали. Я уже не в комнате. Остался ли я самим собой?
Теперь мы двигаемся. Я по-настоящему еду в грузовичке! Ой, мне же надо выбираться из ковра, я совсем забыл. Я начинаю извиваться, как змея, но ковер почему-то затягивается все туже и туже. Я застрял. Ма, Ма, Ма… я не могу выбраться тем способом, который мы отрабатывали. Ничего не получается, прости меня Ма. Старый Ник отвезет меня куда-нибудь и закопает в землю, и «червяк будет влезать и вылезать…». Я снова плачу, из носа у меня течет, мои руки зажаты под грудью, я сражаюсь с ковром, потому что он мне больше не друг, я бью его ногами, как в карате, но он не поддается, это саван для трупов, которые выбрасывают в море…
Звук становится тише. Мы больше не движемся. Грузовик стоит.
Это остановка, это перекресток, и это означает, что я должен прыгать. Это — пятый пункт нашего плана, но я еще не освободился от ковра, если я не могу из него вылезти, как я смогу прыгнуть? Я не могу переходить к пунктам четыре, пять, шесть, семь, восемь или девять. Я застрял на третьем, он закопает меня там, где водятся червяки…
Мы снова движемся, врум-врум.
Я поднимаю руку к залитому слезами лицу, протаскиваю ее к краю ковра, а потом высовываю и вторую руку. Мои пальцы хватают воздух, потом что-то холодное, потом что-то металлическое, а после этого какую-то вещь, которая сделана не из металла и имеет много выступов. Я хватаю и тяну, тяну, тяну и бью по ковру ногами и коленками, ой-ой-ой. Но ничто не помогает. Нащупай угол ковра. Это сама Ма говорит мне или я просто вспоминаю? Я ощупываю весь край ковра, но угла все нет. Наконец я нахожу его и принимаюсь тянуть. Мне кажется, хватка ковра чуть-чуть ослабла. Я перекатываюсь на спину, но так становится еще туже, и я теряю угол.
Грузовик снова останавливается, я еще не выбрался на свободу, а ведь мы договаривались, что я выпрыгну на первой же остановке. Я тяну ковер вниз, чуть было не сломав себе локоть, и вижу яркую вспышку. Вдруг она исчезает, потому что грузовик снова начинает двигаться врумммм.
Я думаю, что видел то, что снаружи, значит, мир снаружи все-таки существует, и он такой яркий, что я не могу… Мамы рядом нет, времени плакать тоже, я — принц Джекер-Джек, я должен стать им, или в мое тело заползут червяки. Я снова бросаюсь в схватку с ковром, сгибаю колени и поднимаю вверх попу, я хочу прорвать ковер своим телом, и он вдруг ослабляет свою хватку и падает с моего лица…
Я дышу чудесным черным воздухом. Я сижу на полу и разматываю ковер, словно я — банан и сам себя чищу. Мой хвост обвивает мою голову, и волосы закрывают глаза. Я нахожу свои ноги, одну и другую, значит, я уже полностью освободился от ковра. Я сделал, я сделал это, жаль, что Дора меня не видит, она спела бы песню «Мы это сделали».
По обе стороны дороги мелькают огни. На фоне неба движутся какие-то тени — я думаю, это деревья. Мимо проплывают дома и машины. Мне кажется, что я нахожусь внутри мультфильма, только все вокруг перемешано. Я держусь за край кузова, он твердый и холодный. Небо огромное, вдалеке оно розово-оранжевое, а остальная часть — серая. Когда я смотрю вниз, улица, уходящая вдаль, кажется мне черной. Я умею хорошо прыгать, но не тогда, когда все рычит и качается, когда огни словно в дымке, а воздух пахнет как-то странно. В таких условиях я не могу быть храбрым.
Грузовик снова останавливается. Я не могу прыгать, я просто не в силах пошевелиться. Но я встаю и выглядываю из кузова, и тут… я поскальзываюсь и ударяюсь о грузовик, моя голова бьется обо что-то тяжелое, и я нечаянно вскрикиваю:
— Ой!..
Раздается металлический звук, и я вижу лицо Старого Ника. Он вылез из кабины, и на его лице написана такая ярость, какой я еще ни разу не видел.
И тут я прыгаю. Я сильно ударяюсь ногами о землю, разбиваю себе колено, воздух бьет меня в лицо, но я бегу, бегу, бегу и бегу туда, где встречусь с кем-нибудь. Ма говорила, чтобы я позвал кого-нибудь на улице, в машине или в освещенном доме. Я вижу машину, но она темная внутри, да и к тому же я не могу издать ни звука, потому что мой рот забили волосы, но я продолжаю бежать. Пряничный Джек, будь храбрым, будь быстрым. Ма здесь нет, но она обещала все время быть в моей голове, пока я бегу. Кто-то орет позади меня — это он, Старый Ник, он гонится за мной, чтобы разорвать меня на части, фи-фай-фо-фам. Я должен найти кого-нибудь, кому можно было бы крикнуть: «Помоги! Помоги!» — но здесь нет кого-нибудь, здесь нет никого. Значит, мне придется бежать вечно, но я уже задыхаюсь и ничего не вижу, и вдруг… Кто это? Медведь? Волк? Нет, это собака. Может ли собака быть кем-нибудь?
За собакой кто-то идет, это — очень маленький человечек, ребенок, который толкает перед собой какой-то предмет на колесах. Там сидит совсем маленький ребеночек. Я забыл, что мне надо было кричать, я онемел и просто продолжаю бежать им навстречу. Ребенок, у которого почти совсем нет волос на голове, смеется. Крошечный ребеночек, сидящий в предмете, который он толкает, не настоящий, я думаю, что это кукла. Собака тоже маленькая, но самая настоящая, она какает на землю. Я никогда не видел, чтобы собаки в телевизоре это делали. Вслед за ребенком идет взрослый, он собирает собачьи какашки в мешочек, словно это очень ценная вещь. Я думаю, это мужчина, кто-то с коротко остриженными, как у Старого Ника, волосами, только более кудрявыми и более темными, чем у ребенка. Я кричу:
— Помогите! — Но крик у меня получается совсем тихим. Я бегу и чуть было не врезаюсь в них, но тут собака лает, прыгает и ест меня…
Я открываю рот, чтобы заорать изо всех сил, но из меня не выходит ни звука.
— Раджа!
