— Да, вы правы. Но, знаете, Сюзан, мне самой хочется написать этот «нехролог». Мне нравился Энтони Митчелл, хоть я и мало видела его, и я уверена, что он перевернулся бы в гробу, если бы его некролог оказался обычной трескотней, какую печатает «Дейли энтерпрайз». Энтони был обременен чувством юмора.
— В молодости Энтони Митчелл был очень хорошим парнем, миссис докторша, дорогая, хотя, как говорят, немного не от мира сего и не настолько предприимчив, чтобы угодить Бесси Пламмер. Но зарабатывал он вполне достаточно и всегда платил свои долги. Конечно, женился он на девушке, на которой ему никак не следовало жениться. Но хотя Бесси Пламмер выглядит теперь так, словно сошла с шуточной валентинки, тогда она была прехорошенькой. У некоторых из нас, миссис докторша, дорогая, — заключила Сюзан со вздохом, — нет даже таких воспоминаний.
— Мама, — сказал Уолтер, — вокруг заднего крыльца прорастает ужасно много львиного зева. А на подоконнике кладовой две малиновки начали вить гнездышко. Ты ведь позволишь им, да, мама? Ты не будешь открывать окно и пугать их?
Ане довелось раз или два встретить Энтони Митчелла, хотя его маленький серый домик, зажатый между еловым лесом и морем и прикрытый сверху, словно огромным зонтиком, развесистой старой ивой, стоял в Нижнем Глене, большинство жителей которого лечил доктор из Моубрей-Нэрроуза. Но Гилберт иногда покупал у мистера Митчелла корм для лошадей, и однажды, когда тот приехал с очередным возом сена, Аня провела его по своему саду, и они обнаружили, что говорят на одном языке. Ей понравился Энтони Митчелл — его худое, изборожденное морщинами, приветливое лицо, его смелые и проницательные, желтовато-карие глаза, что всегда смотрели прямо и открыто и никогда не обманывали его, за исключением, быть может, того единственного случая, когда поверхностная и недолговечная красота Бесси Пламмер заманила его в ловушку безрассудного брака. Однако он никогда не казался несчастным или неудовлетворенным. Пока он мог пахать, выращивать и убирать урожай, он был так же доволен, как какое-нибудь залитое солнцем старое пастбище. Его черные волосы лишь чуть-чуть тронула седина, и зрелый, безмятежный дух проявлялся в нечасто озарявшей его лицо, но очень доброй улыбке. Его старые поля давали ему хлеб и мирное блаженство, радость победы и утешение в горе. Ане было приятно, что его похоронили рядом с его полями. Он, возможно, «ушел радостно», но он и жил радостно. По словам доктора из Моубрей-Нэрроуза, когда он сказал Энтони Митчеллу, что не может обнадежить его в смысле выздоровления, Энтони улыбнулся и ответил: «Что ж, жизнь теперь, когда я старею, стала немного однообразной. Смерть принесет нечто вроде перемены. Мне очень любопытно познакомиться с ней поближе, доктор». Даже миссис Митчелл наряду со всем тем вздором, который намолола, высказала несколько замечаний, дававших возможность увидеть настоящего Энтони. Несколько дней спустя, сидя вечером у окна своей комнаты, Аня написала стихотворение «Могила старика» и прочитала его с глубоким чувством удовлетворения.
Там она, где песнь поет
В соснах ветер круглый год,
Где прибоя вечный зов
Так и нежен, и суров,
Где дождя чуть слышный звон
Навевает мирный сон.
Там она, где манит взор
Ширь полей, лугов простор,
Где пахал он и косил,
Полный радости и сил,
Где садов весенний цвет
Вызывал в душе ответ.
Там она, где по ночам
Звезды — пиршество очам,
Где и в пурпур, и в шафран
Зори красят океан,
Где громадный свод небес
Обнимает мир чудес.
Если счастьем долгих лет
Одарил его здесь свет,
Сбудутся его мечты
Вечно спать средь красоты
Этих славных, милых мест,
Что раскинулись окрест.
— Я думаю, Энтони Митчеллу понравились бы эти стихи, — сказала Аня, распахивая окно, чтобы высунуться из него туда, где ждала ее весна. В огородике детей уже виднелись неровные ряды всходов салата-латука, закат за кленовой рощей был нежным и розовым, ложбина звенела отдаленным мелодичным детским смехом. — Весна так прелестна, что мне очень не хочется ложиться спать и зря терять драгоценное весеннее время, — вздохнула Аня.
На следующей неделе миссис Митчелл пришла за «нехрологом». Аня прочитала ей свои стихи не без тайной гордости, но лицо миссис Митчелл не выразило однозначного удовлетворения.
— До чего ж бойко написано! Вы так складно выражаетесь. Но… но… вы не сказали ни слова о том, что он на небесах. Вы не были уверены, что он там?
— До того уверена, миссис Митчелл, что не видела необходимости упоминать об этом.
— Ну, некоторые, возможно, усомнятся. Он… он ходил в церковь не так часто, как мог бы, хотя всегда был там на хорошем счету. И тут не сказано о его возрасте и не упомянуто о цветах. Да невозможно было даже сосчитать все венки, что были положены на его гроб! Мне кажется, цветы — —это достаточно поэтично!
— Мне жаль…
— О, я не виню вас — ни капельки не виню. Вы сделали, что могли, и звучит красиво. Сколько я вам должна?
— Как… как… ничего не должны, миссис Митчелл. Мне такое и в голову не пришло бы.
— Я подумала, что вы, возможно, так скажете, и поэтому принесла вам бутылку моего вина из одуванчиков. Оно очень помогает, когда пучит живот. Я принесла бы вам и бутылку моего чая из лечебных трав, да только побоялась, что доктор может отнестись к этому неодобрительно. Но если вы хотите попробовать и думаете, что могли бы пронести его в дом так, чтоб доктор не знал, — только скажите.
— Нет, нет, спасибо, — произнесла Аня довольно невыразительно. Она еще не совсем пришла в себя после этих «бойко» и «складно».
— Как хотите. Но я с удовольствием принесла бы вам его. Мне самой этой весной лекарства уже не понадобятся. Когда зимой умер мой троюродный брат Мэлачи Пламмер, я попросила его вдову отдать мне три бутылки лекарства, которые остались, — они покупали их дюжинами. Она собиралась их выкинуть, но я из тех, кто не выносит, чтобы что-то пропадало зря. Я сама не смогла принять больше одной бутылки, но уговорила нашего батрака выпить две остальные. «Если оно не принесет тебе пользы, так и вреда тоже не будет», — сказала я ему. Вы меня, признаться, успокоили тем, что не хотите денег за нехролог. У меня сейчас плоховато с наличными. Похороны обходятся так дорого, хотя у мистера Мартина цены едва ли не самые низкие в здешних местах. Я даже еще не заплатила за мое черное платье, и у меня не будет ощущения, что я по-настоящему в трауре, пока я за него не заплачу. К счастью, мне не пришлось покупать новую шляпку. У меня была шляпка, которую я купила к маминым похоронам десять лет назад. Мне повезло, что черный цвет мне к лицу, не правда ли? Видели бы вы сейчас вдову Мэлачи Пламмера с ее желтоватым лицом! Ну, мне пора идти. И я очень вам благодарна, даже несмотря на… Но я уверена, что вы сделали, что могли, и это прелестное стихотворение.
