Если Оператору случится узнать, что вместо этого я убедил Коллингсворта, то Он поймет безнадежность попыток вернуть меня обратно на прежнюю линию. Это будет означать полный вывод из программы и забвение нас обоих — Эвери и меня!
Коллингсворт поднял голову, и его глаза встретились с моими.
— Одно из испытаний логической системы, — мягко сказал он, — состоит в том, чтобы определить — состоятельны ли прогнозы этой системы. Вот почему я был так уверен, что точно определил свой диагноз по симптомам. Однако всего несколько секунд назад ты сделал твой собственный прогноз. Ты предположил, что Большой Оператор замышляет финальную, решающую атаку на…
Внезапно, под аккомпанемент жужжания тумблеров, активизированных биоемкостной цепью, отворилась дверь. В зал вторгнулся Вернон Карр.
— Черт побери, Эвери! Вы знаете, сколько сейчас времени?
— Да, — равнодушно ответил Коллингсворт.
— Эвери, — в отчаянии взмолился я, — забудь все, что я только что наговорил! — Я засмеялся. — Разве не видишь, я просто пытался соорудить этакую конструкцию… продемонстрировать тебе, что…
Это было бесполезно. Я убедил его. И теперь — следующая сопереживательная связь Большого Оператора со мной или с Эвери должна стать фатальной уже для нас обоих.
— Ладно, что мы будем делать с Холлом? — спросил Карр.
Коллингсворт пожал плечами и встал с апатичным видом:
— По идее, это не имеет ни малейшего значения… теперь уж точно.
На ястребином лице Карра проступило замешательство, но только на мгновение. Он улыбнулся и сказал:
— Ну конечно, вы правы. Так и есть, Эвери! Либо в течение ближайшего получаса мы одержим победу и уничтожим симулятор, либо потерпим поражение. А что между тем предпримет Холл, нам совершенно без разницы.
Карр энергично прошагал через зал и раздвинул в стороны две занавеси на одной из стен, обнажив огромный телеэкран. Почему-то я почувствовал, что вот-вот узнаю, из-за чего Коллингсворт был так потрясен моим спонтанным предсказанием. Карр повернул выключатель, и все помещение тут же наполнилось бурным нагромождением звуков, а по экрану беспорядочно замелькали пятна из света и теней.
Видеокамера, установленная на весьма высокой обзорной точке, целиком охватывала здание «РЕИН». Его окружило бушующее море сборщиков информации, которое колыхалось и накатывалось почти до самого входа в здание, но волны отбрасывались назад снова и снова. Каждую волну встречали сначала кордоны полиции с дубинками и лазерными пистолетами, затем тысячи граждан, пришедших им на подмогу.
Над зданием в разных направлениях, словно грифы в поисках падали, носились аэромобили с громкоговорителями, разносившими голосом Сискина призывы и подбадривания защитникам здания. Полицейским и гражданским лицам напоминали, что «Симулякр-3» — величайшее благо для человечества и что за нападением стоят злые силы, которые намерены разрушить машину.
Парализующие лазерные лучи проделывали в толпе атакующих широкие прокосы, заполненные неподвижными телами, но всякий раз все большие количества сборщиков информации занимали места упавших. Непрерывно заходили на посадку фургоны Ассоциации, чтобы высаживать подкрепление.
Здание «Реэкшенс» обволок ореол из ярких вспышек, возникавших при попадании множества булыжников и пистолетных лучей в его заградительное электромагнитное поле.
Вернон Карр с взволнованным видом смотрел в экран, агрессивно взмахивая кулаками при каждой новой атаке.
— У нас получится, Эвери! — вскрикивал он то и дело.
Коллингсворт и я лишь стояли, уставившись друг на друга, и наше обоюдное молчание стало оптимальным способом общения в те минуты.
Бой на экране как-то мало интересовал меня. Не то чтобы он казался слишком пустяковым. Фактически это была самая важная битва из всех, когда-либо происходивших в истории. Само существование целого мира — электронной Вселенной — зависело от ее исхода. Ибо если сборщики информации победят и уничтожат симулятор Фуллера, Большой Оператор там — в Верхней Реальности — останется доволен и пощадит свое творение.
Но возможно, потому, что ставки были так высоки, я не мог заставить себя внимательно наблюдать за ходом сражения. Или, вероятно, потому, что я знал: при таких обстоятельствах Большой Оператор скоро войдет в связь с Эвери. А когда такое случится — это станет концом для нас обоих.
Я проковылял к двери, все еще открытой после прихода Карра, и выбрался в холл. В полуоцепенении я нажал кнопку вызова лифта.
Выйдя на улицу, я побрел, спотыкаясь, к стоянке. Я миновал одно здание, где был установлен телеэкран, на котором для всех желающих прохожих демонстрировалась панорама насилия у корпорации «Реэкшенс», снимаемая камерами сверху. Но я лишь отвернулся. Мне не хотелось знать, как разворачивается сражение.
Через полквартала от стоянки я остановился в нерешительности перед зданием театра «Психорама». Почти ничего не видя, я уставился на его афиши, кричащие о выступлении Рагира Роджасты — «выдающегося абстракциониста-чтеца нашего времени».
Театральный служащий, облаченный в мундир, обращался к проходившим мимо пешеходам:
— Добро пожаловать, господа. Дневное представление вот-вот начнется.
Мой разум являл собою мешанину путаных, приводящих в ужас мыслей. Я погрузился в черное, беспросветное отчаяние. Следовало найти какой-нибудь способ очистить голову, чтобы я смог решить, что делать дальше и делать ли вообще что-нибудь. В бегстве смысла не было, ибо где я могу спрятаться? Со мной могут войти в сопереживательную связь и удалить меня из симулятора где угодно. Так что я заплатил за вход и торопливо вошел в фойе театра.
Я занял первое попавшееся пустое место среди рядов сидений, расположенных кругом, и безразлично уставился на вращающуюся сцену в центре.
На сцене сидел Рагир Роджаста, облаченный в великолепные восточные одежды и тюрбан, со скрещенными на груди руками; вращение сцены посылало его гипнотизирующий взгляд по рядам зрителей. Игра мягкого света на его суровом смуглом лице показалась мне успокаивающим контрастом по сравнению с тем, что творилось на улице, и побудило меня надеть колпак участника.
Мне не потребовалось закрыть глаза, чтобы глубоко погрузиться в концептуальную поэзию Роджасты. В одно мгновение все мое поле зрения захватил великолепный парад самых ослепительно прекрасных драгоценных камней, которые я когда-либо видел. Рубины и сапфиры, бриллианты и жемчуга перекатывались один по другому, их ослепительная красота покорила даже мое электротелепатическое восприятие их совершенства.
На подернутом туманом фоне зыбучих песков и ленивого моря драгоценные камни отбрасывали лучи, ярко освещая темные глубины. Затем, подобно разинутой пасти колоссального морского дракона, черная пучина распахнулась. И в глуби этой разверстой пасти океана засиял самый красивый бриллиант, который можно себе представить.
