— Пришел, — жарко выдохнул Анюта, обнимая его на пороге, — не побоялся. Знать, не ошиблась я в тебе, воин…
* * *
…Такого Павел не испытывал никогда: он и не знал, что блаженство может быть таким выматывающим. Он умирал и вновь рождался, летел сквозь ночь и падал в пропасть, горел в огне и вновь воскресал, чтобы жадно пить пьянящее любовное зелье. Павел был неутомим, Анна — ненасытна, и когда наконец они оба обессилели, Дементьеву показалось, что прошла целая вечность, или что по крайней мере вот-вот наступит утро и взойдет солнце. К его удивлению, за окнами было темно, и ходики на стене только-только пробили полночь. «Колдовство, не иначе, — расслабленно думал Павел, припоминая предостережение Василия. — Ну и пусть…».
— Хорошо, воин, — прошелестела Анюта, гибко, по-змеиному приникая к его груди. — Род твой древний, и кровь твоя драгоценная — выпала мне счастье-удача…
«Выцедит она из вас всю кровь по капле…» — прозвучало в сознании Дементьева.
— Странно ты говоришь, Анюта, — отозвался он, еле шевеля губами, — словно ведьма-колдунья какая…
— А я и есть ведьма-ведунья, — легко согласилась женщина. — Дар у меня такой, в роду моем он по женской линии передается. А ведунья — это не злая сила, это слово от «ведать» происходит, знать то есть. Во все века цари да князья-бояре боялись знания: народом глупым легко править — щелкнул кнутом, поманил пряником, и пошло стадо за пастухом, не думая и вопросами разными не мучаясь. Вот поэтому и боялись власть имущие ведунов да ведуний, жгли их на кострах и в прорубях топили. А ты не бойся — кровь я твою не выпью, и плоть не иссушу. Наоборот — сохраню я семя твое, и прорастет оно, — Анна прижалась щекой к груди Павла, покрывая его пологом густых своих черных волос. — И праправнуки твои выйдут на бой со Зверем, и одолеют его…
— С каким Зверем? — лежа на спине, Павел с усилием поднял голову, вглядываясь в глаза ведуньи, горевшие желтым кошачьим огнем. «Как есть ведьма…» — подумал он, однако не испытал при этом никакого страха.
— С хозяином того Дракона, с которым вы сейчас бьетесь, — с Кощеем Бессмертным.
— С каким еще Кощеем? Сказки это, Анюта.
— С тем, который над златом чахнет. Сказка ложь, свет мой Пашенька, да в ней намек. Пришел к нам Кощей этот во времена незапамятные и начал Мир наш под себя подбирать. И преуспел Кощей Бессмертный в деле своем неправедном, но никак не может он осилить силу русскую, оттого и ярится-бесится. И взрастил-выкормил он Дракона злого, ненасытного, и напустил на Русь этого Зверя. И началась война страшная, и потекла рекой кровь русская. Но одолеете вы, воины, Дракона лютого, и сломаете ему спину, и отрубите голову, и пировать будете в логове его смрадном — и года не пройдет. И жив ты будешь, и жить будешь долго, и увидишь многое — такое, во что ты сейчас и поверить не можешь, — она ласково провела кончиками пальцев по щеке Павла, и ему вдруг показалось, что на тонких и прохладных ее пальцах не ногти, а острые кошачьи когти.
— Дорогая победа получается, — сказал Павел, отчетливо сознавая всю нереальность происходящего, но поневоле подчиняясь колдовской музыке странной анютиной речи, — цена уж больно высокая. Очень уж много людей поел этот Змей твой Горыныч, чуть ли не всю нашу землю обезлюдил. Видел я, сколько русских людей пало и в землю эту легло.
— Много, — Анна горестно вздохнула. — Да только нельзя иначе: грех свой искупает народ русский. Поверил народ наш Слову льстивому да лживому и посадил себе на шею идолище поганое. Вот и приходится теперь смывать этот грех кровью русской…
Павел молчал — слушал.
— И еще одно, — продолжала Анюта. — Спит в земле нашей Меч зачарованный, и в нем спасение земли русской. И хранят его то ли Святогор-богатырь, то ли Вольга-богатырь — то мне доподлинно неведомо, — и заклятье могучее. А кровь русская пробуждает Меч от сна его тысячелетнего.
«Чего ж этот меч-кладенец не проснулся, когда немцы рвались к Москве? — подумал Павел. — Самое время было вроде бы…». И вдруг он вспомнил слова из видения, посетившего его месяц назад, в мае, на берегу Днестра, где они сидели с Володькой Подгорбунским, снявшим свою гимнастерку-кольчугу: «Ты дашь нам Меч, отец?» — «Нет. Это Зло вы остановите простыми мечами — если очень захотите. А Меч — Меч будет ждать, ждать своего часа…».
— Не проснулся Меч в годину тяжкую, — ведунья словно прочла мысли Дементьева, — не пришел потому что час Последней Битвы со Злом. Но кровь русская льется не зря — этот час придет. Вы убьете Дракона, но Кощей не успокоится — он пустит в ход колдовские свои чары и опутает души ваши Соблазном, и снова земля наша будет на краю гибели. Но когда весь наш Мир закачается над пропастью, вот тогда и проснется Меч, вспоенный русской кровью. Все я сказала тебе, воин, защитник земли русской, — из того, что мне ведомо, и что тебе знать положено. Иди ко мне — наша ночь еще не кончилась…
* * *
Морок растаял с первыми проблесками рассвета. Янтарноглазая ведьма с кошачьими когтями обернулся обыкновенной женщиной, утомленной жаркими ласками, и Павел даже подумал, что все это ему приснилось или привиделось в любовной горячке. Они простились на пороге хаты, и прощание это было горьким — оба знали, что никогда больше не встретятся в мире живых.
По дороге через лес Дементьев изо всех сил жал на педали — он как чувствовал, что надо спешить. И предчувствия не обманули: в Хотыне царила суета, раздавались команды офицеров, бегали солдаты, урчали прогреваемые моторы машин — артдивизион готовился к передислокации. Павел успел вовремя — Полеводин уже собирался ехать за ним в Баратин.
Все обошлось — Власенко не заметил отсутствия своего начальника штаба, и Павел быстро включился в привычный рабочий ритм. Семенов, правда, заметил, что Дементьев в дивизионе не ночевал, и когда колонна двинулась в путь, пристал с расспросами. Пришлось рассказать — коротко, не вдаваясь в подробности.
— Ох, не доведут тебя бабы до добра, Павел Михайлович, — резюмировал боевой зам, — залетишь ты когда-нибудь, помяни мое слово. Накажут тебя, и поделом. Баба — она отрава есть для мужчины.
— Да ладно тебе, философ, — вяло отмахнулся от него Павел, опустошенный душой и телом.
— Ладно так ладно, — смилостивился Александр. — Все хорошо, что хорошо кончается. Зато есть что вспомнить — сладко, небось, было, а?
Семенов хохотнул и дружески толкнул Дементьева локтем в бок, но Павел не стал развивать затронутую тему. В другое время и в другой ситуации он, возможно, и поддержал бы фривольный мужской разговор о женщинах, но сейчас ему шутить совсем не хотелось: он чувствовал, что с ним произошло что-то ирреальное, далеко выходящее за рамки простого человеческого понимания.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ВСПЫШКА ПАМЯТИ
Россия пожертвовала собой ради своих союзников,
и несправедливо забывать,
что союзники являются за это неоплатными должниками России.
Гарт Л. Правда о войне 1914–1918 гг.
