Десять аккуратных луночек красовались на льду, располагаясь по кругу на одинаковом расстоянии друг от друга. В центре Арника задумала растопить самую главную лунку, такую, чтобы в нее вместилось отражение синицы. Палец совсем онемел и почти не почувствовал, как она сунула его в рот и слегка покусала.
— Симзуть! А ну в дом! — На пороге у открытой двери стоял брат Арники. — Чего ты там раскорячилась?
Арника сосредоточенно грызла палец. Она постоянно давала понять брату, чтобы он не называл ее чужим именем. Но брат был самым далеким из всех и никогда ее не понимал.
— Симзуть! — Арника знала, что имя человека заключено в его голосе и запахе. По голосу и запаху можно легко узнать, как звать любого. Имя брата было Наледь. Но в роду Арники все женщины носили имя Симзуть, а все мужчины были Мзымвиками. И выходило, что она Симзуть Мзымвикна, сестра Мзымвика Мзымвикича. Она никогда не откликалась на это имя, но упрямый брат не оставлял надежды приучить ее.
— Да что это за девка, — с досадой произнес он и начал спускаться с крыльца.
Мзымвик был хром, правая нога все время подламывалась, на краткий миг он начинал падать, но вовремя подставлял другую ногу. Арника всегда зачарованно наблюдала эту череду незаконченных падений, пока у нее не начинала кружиться голова. На этот раз она нарочно на брата не смотрела, до тех пор пока он не встал прямо над ней.
— В дом, говорю, иди! Темнеет.
Глаза Мзымвика никогда не менялись, оставаясь прозрачно-голубыми. Его бледное лицо в сумерках казалось тоже почти прозрачным и ненастоящим: поджатые губы, острый нос, редкие светлые волосы, слипшиеся на лбу.
— Поднимайся, поднимайся! А то придет фырлок и утащит тебя в лес!
У брата все было ненастоящим, даже гнев. И пугал он не взаправду: придумывал, что фырлоки злобные, и Арника им зачем-то очень нужна. Она раньше видела фырлоков, угрюмо поедающих землянику на опушке, они были почти как люди, лохматые, грязные, но вовсе не страшные. Она подозревала, что Закаморник тоже фырлок, только маленький и домашний. Говорили, что фырлоки живут только по соседству с людьми, наверное, это было правдой — после того как Иволин и Подхолмье сожгли, лесных фырлоков не стало. А Закаморник остался, правда, сделался совсем тихим и лишь иногда печально шуршал в мешке с луковой шелухой.
В прошлом богатый постоялый двор «Полтора орла» принимал столько проезжающих, что пришлось возвести второй этаж с комнатами для знатных гостей и пристроить кое-где клетушки для нищих странников. Комнат было восемнадцать, и убранство каждой ни в чем не повторяло остальные. В обширных подвалах всего было вдоволь, и каждый мог заказать здесь обед по своему вкусу и кошельку. Хозяину ничего не стоило поднести антарским рыцарям роскошного флангерского вина, угостить купцов из Кардженгра изысканными пряными блюдами, монахам с Порубежья предложить особые постные яства под названием «Трапеза отшельника», а непритязательным горожанам — хорошо прожаренную говядину и пиво. По вечерам гостей развлекал пением и музыкой Кривой Кыварт, лучший флейтист и певец этих краев, живший в «Полтора орла» на постоянном довольствии. Кривого Кыварта приезжали послушать из самого Изсоура. Говорят, своим пением он однажды заставил улыбнуться королевского посланника, а ведь всякому известно, что королевские посланники не улыбались никогда.
Теперь огромный дом, чудом уцелевший после разора, учиненного в этих местах армией герцога Хэмга, был пуст и темен. В единственной теплой комнате на нижнем этаже жил хозяин Мзымвик Мзымвикич с женой Выуявью и Арника. С наступлением заморозков в комнату взяли еще и козу, которую Выуявь не любила и называла скотиной. Тут же отирался тощий кот, неизвестно чем питавшийся, потому как мыши в доме перевелись давным-давно.
Окна Мзымвик заколотил досками и законопатил, чтобы не терять тепла. Выуявь ворчала, что из-за этого темно как в погребе и тратится много лампового масла. Но дров в печь она не жалела, топила так, что воздух становился густым, как теплое молоко. Выуявь в одной рубахе садилась к зеркалу, ставила перед собой лампу, распускала длинные черные косы и долго расчесывала их, пристально глядя на свое отражение. Драгоценное зеркало, сделанное в Кардженгре и купленное Мзымвиком на давней ярмарке, с невиданной точностью и ясностью отражало скуластое лицо хозяйки, складки в уголках рта, широкие, сросшиеся брови, огонек, пляшущий в глубине зрачков и спрятанную во взгляде тоску.
В прежние времена Выуявь слыла женщиной знающей и, случалось, избавляла поселян от хворей и несчастной любви. Правда, обращались к ней редко, она, хоть денег за помощь не брала, была слишком неприветлива.
А потом грянуло Великое Заклятье, и ни в чем больше не осталось силы — ни в земле, ни в людских душах, ни в древних заговорах. Выуявь теперь почти ничего не умела, но продолжала в положенное время собирать и сушить травы, ставить тайные знаки на новых вещах и раз в месяц обходить дом с горшком, где тлели высушенные коренья.
— Старею, — сказала Выуявь зеркалу, — а детей нет.
— И слава богу, — торопливо отозвался Мзымвик. — Были бы, так померли б давно. А хочешь, вон сестра моя, чем не дитя?.. И в ответ слова не скажет… — зачем-то добавил он и покосился на Арнику.
Она сидела на постели, поджав ноги. На плече у нее, накрытый облаком растрепанных волос, примостился кот. Оба с одинаковым выражением, не мигая, смотрели на огонек.
— И ведь звал меня с собой Кмыт, когда обоз мимо проезжал. Не пошла, тебя пожалела. Дура… — тихо говорила Выуявь, глядя в глаза своему отражению.
— Думаешь, в другом месте лучше? А я тебе говорю — везде одно и то же. — Голос Мзымвика звучал виновато.
— На сто верст ни души человеческой, только ты, постылый, да полоумная эта. Удавлюсь, — ответила Выуявь.
Арника не знала, почему Мзымвик так и не решился уехать вместе со всеми. Да он и сам толком не знал — говорил только, что теперь везде одно и то же и от судьбы не уйдешь, потому что Великое Заклятье действует повсеместно и дорог не разбирает.
Время разделилось на две части — то, что было до Великого Заклятья, и то, что после. До Заклятья была война, ничем не отличавшаяся от всех других войн на этих землях, — разве что была она кровопролитней прочих. У Западной окраины ударили друг на друга четыре армии, да так, что трещины пошли по всей империи и раскололась она на неравные части. Каждый государь крепко держал в кулаке осколок и не решался протянуть руку за другим, чтобы не выпустить свой. Герцог Хэмг первым сделал это и отобрал у лорда Гарга Изсоур, Иволин и все, что лежит ниже по течению рек. Герцог Хэмг держал при войске троих колдунов. Говорили, что Великое Заклятье — дело их рук. Выуявь возражала — не под силу даже дюжине колдунов так все на свете испортить: земля не родит, в Сыром Лесу не пойми что творится, народ смурной стал — ни работы, ни веселья не хочет. У нее на этот счет были свои догадки: ни герцог Хэмг, ни колдуны его тут ни при чем, а Великое Заклятье наслал неведомый враг задолго до войны, и действовало оно постепенно, исподволь, по этой причине и война случилась, и много чего другого стряслось.
