Выхватила карту из его пальцев, покрыла ею «Непослушание», отложила в сторону.
Вскоре игра увлекла обоих. Прошло немало времени, прежде чем Ремедий вспомнил о новичке, которого силился узнать. Поискал глазами. Теперь рядом с незнакомцем сидел Иеронимус. Они были погружены в негромкую беседу.
И Ремедий успокоился.
* * *
Иеронимус поднял голову. Незнакомый молодой человек стоял возле него, глядел на сидящего сверху вниз светлыми печальными глазами.
– Вы Иеронимус фон Шпейер?
Иеронимус подвинулся, дал ему сесть рядом. Тот примостился, обхватил руками колени. От его грязных волос пахло землей.
– Я Валентин Вебер, – сказал незнакомец тихо. – Мы с вами встречались раньше. Один раз. С тех пор я ждал вас.
Иеронимус молчал, ждал, что будет дальше.
– Вы помогли мне, – добавил Валентин.
Тогда Иеронимус повернул голову, желая рассмотреть этого человека получше.
– Я не помню тебя, – сказал он наконец.
Валентин отозвался – почти шепотом:
– Я разговаривал с вами из могилы. Я мертв, отец Иеронимус. Вот уже семь лет как мертв. Только одно и живо еще – моя благодарность.
Иеронимус поднял руку, провел пальцами по щеке молодого человека. Щека была холодной и на ощупь дряблой.
Валентин грустно улыбнулся.
– Видите? Я мертв.
Тогда Иеронимус спросил:
– А я?
– Не знаю, – ответил Валентин.
Иеронимус видел, что юноша не лукавит.
– Почему же мы встретились с тобой, если ты мертв, Валентин?
– Может быть, вы умираете, отец мой? – спокойно спросил его Валентин.
– Может быть, – согласился Иеронимус.
А Валентин сказал:
– Все эти годы я желал только одного: увидеть вас. Тогда, в Айзенбахе, я слышал ваш голос. Я ничего не знал о вас. Ничего, кроме голоса.
Иеронимус шевельнулся. Он вдруг ощутил свой возраст, свой живот, мешки под глазами.
Валентин смотрел на него с бесконечной любовью.
– Я помню каждое ваше слово.
– А я не помню, – признал Иеронимус.
– Я был в яме вместе с другими мертвецами. Всех нас охватило отчаяние. У меня была библия, солдаты бросили ее в яму вслед за трупами. Я раскрыл книгу и стал читать. Я читал пророка Иезекииля. – Валентин покусал бледные губы, припоминая текст. – «Пошлю на него моровую язву…» Они слушали, и в их сердца возвращалась надежда, хотя было очень страшно. И когда я споткнулся посреди строки, чей-то голос ИЗВНЕ произнес: «И узнают, что я – Господь». В то мгновение мне показалось, что сам Господь говорит со мной.
– А это был всего лишь монах-бродяга, – сказал Иеронимус. – Который присел перекусить на братской могиле. И знал библию достаточно хорошо, чтобы закончить цитату. Только и всего.
– На долю секунды вы были для меня Богом, – серьезно сказал Валентин. – Этого довольно, чтобы помнить вас остаток вечности.
Он склонился головой на колени к Иеронимусу. И Иеронимус положил ладонь на растрепанные светлые волосы и так остался сидеть, вдыхая острый запах могильной земли.
* * *
Через день рябой Балатро объявил, что знает более короткий путь до Страсбурга, чем тот, который предлагает Варфоломей. Наместник, прознав про то, подскочил к комедианту и вступил с ним в ожесточенный спор. Они чертили карту на земле, выкладывали схемы палочками и листьями, яростно забивали очередную схему ногами, чтобы нарисовать ее заново – более точно.
Бальтазар Фихтеле слушал, пытался вникать, но не смог. Плюнул. Остальные, поняв, что спор надолго, запалили с утра костер и взялись за карты.
Прошло никак не меньше часа, прежде чем наместник, весь красный, вспотевший, будто камни таскал, подал сигнал к выступлению. Кто победил в споре, осталось неясным. Подозревали, что Балатро.
Выбрали проселочную дорогу, отходящую от главного тракта. Арделио прикрикнул на лошадь, заставляя повернуть с удобной грунтовки. Телега, раскачиваясь и подпрыгивая, затряслась по колее, куда осенним ветром навалило веток. Слышно было, как в телеге ругается Клотильда.
Ремедий так и не понял, кем приходится девица двум комедиантам – сестрой, возлюбленной? Улучив момент, спросил ее об этом. Она пожала плечами.
– И то, и другое, – был странный ответ.
– Кому? – поразился Ремедий.
– Обоим, – не моргнув глазом, сказала девица. И глядя на лицо Ремедия, расхохоталась.
* * *
На рассвете следующего дня Витвемахер куда-то ушел. Вернулся через час, лицо имел чрезвычайно таинственное. О чем-то пошептался с Варфоломеем, разбудив его. Тот слушал, кивал. Потом растолкал остальных благочестивых братьев. Комедианты продолжали спать сном невинности. Громким шепотом торжественно объявил, что по дороге сюда движется купеческий караван и предстоит спасти десяток заблудших душ.
Купцы показались через полчаса. И товарец-то, судя по всему, завалящий, и охрана убогая – всего пять солдат, да и купцы не Бог весть каким золотом блещут. Но как засверкали безумные глаза Варфоломея, когда он взмахнул руками и сипло прокричал:
– Во имя спасения!..
Головная лошадь заржала, попятилась – прямо перед ее мордой неожиданно выросла острая пика. Над острием горели яростные глаза блаженного Верекундия.
Охранник схватился за оружие, но выстрелить не успел – пика пропорола его кожаную куртку, вонзилась в грудь под ребрами. Кровь вытекла из его рта, и он умер.
Купцы сбились в кучу – их было всего трое – и озирались по сторонам, не зная, откуда ждать погибели. Охранники вступили в бой.
Несмотря на свой диковатый вид, святые братья были отменными бойцами, в чем могли убедиться несчастные солдаты. Захваченные врасплох, окруженные со всех сторон, купеческие охранники оборонялись, как могли, и еще двое из них погибли. Последние двое, оглушенные, истекающие кровью, были брошены на землю лицом вниз.
* * *
Ремедий проснулся, сел. Сражение разыгрывалось в четверти мили от лагеря путешественников, но знакомые звуки – лязг мечей, одинокий хлопок выстрела – заставили его подскочить. Взяв аркебузу, Ремедий осторожно пошел вперед, на шум.
Успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как подрагивают ноги повешенных купцов – те еще не умерли, плясали в петле. Под виселицей на коленях стоял Варфоломей и, заливаясь слезами, молился за души этих нераскаявшихся грешников, то и дело охлестывая себя тяжелыми цепями. Кровь проступила на его плечах и груди.
В траве ничком лежали два израненных человека. Витвемахер стоял над ними, широко расставив ноги и держа пику наготове. Если хоть один шевельнется, вонзит в затылок.
