— Ну, до какой-то степени да, а до какой-то — нет, — проговорил он. — Однако сейчас тебя ждут дела, и ты обязан ими заняться. Соверши еще раз то, что уже помогало тебе раньше.
Между бровями у него залегла тонкая морщинка, глаза двигались неспешно, но непрерывно, словно перед ним стоял не я, а огромный экран, наполненный движением и мелкими деталями, и это было мне непонятно.
— Вы тратите слишком много времени на изучение наших лиц, — пояснил ангел. — Таким способом вам никогда нас не постичь. Мы не можем объяснить, даже если бы очень захотели, как именно происходит у нас мыслительный процесс.
— Но выражение твоего лица может быть неверным или обманчивым? — спросил я.
— Нет, — ответил он, мягко улыбаясь.
— А тебе нравится то, что я тебя вижу?
— Да, — сказал он. — Нам нравится материальная вселенная. И всегда нравилась. Нас радует ваша материальность. Это очень интересно.
Я был зачарован.
— И тебе нравится разговаривать со мной так, чтобы я слышал голос? — спросил я. — Тебе правда нравится?
— Да, — повторил он. — Мне очень нравится.
— Наверное, те десять лет, когда я был убийцей, стали для тебя настоящим кошмаром, — предположил я.
Он беззвучно рассмеялся, закатив глаза к потолку. Затем взглянул на меня.
— То были не лучшие для меня времена, — подтвердил он. — Не могу отрицать.
Я кивнул, как будто услышав от него ровно то признание, какого ожидал, хотя, конечно, я ничего от него не ожидал.
Отправившись в отведенный под кухню угол, я сварил кофе. И, только налив первую чашку, я снова обернулся к ангелу, прихлебывая напиток, наслаждаясь горячим кофе точно так же, как до того наслаждался холодной содовой.
— Почему Анканоку позволили меня соблазнять? — спросил я. — Почему ему позволили увести меня за собой?
— Это ты меня спрашиваешь? — удивился он. Снова слегка пожал плечами. — Особенные ангелы приходят за теми, кому назначена особенная судьба. И особенные демоны избирают этих же людей своей мишенью, находя к ним особенный подход.
— Значит, он явится снова, — заключил я. — Он никогда не успокоится.
Шмария немного подумал и жестом дал понять, что не знает ответа. Всего лишь едва заметное движение рук и взлетевшие на мгновение брови.
— Что ты о нем узнал? — спросил он.
— Он пытался повести наступление на меня с помощью логических выкладок, старых доводов, теорий, о которых я читал. Он прибегал к философии Нового времени, свидетельствам людей, переживших клиническую смерть, заявлявших, что они покидали собственное тело. Но он слишком поторопился. Беда в том, что он нападал на мою веру через доводы рассудка, вместо того чтобы воспользоваться моим смятением.
Шмария снова погрузился в размышления или в некое их подобие. Внешне он производил впечатление человека моего возраста, но я так и не мог понять, почему он выбрал рыжие волосы, и еще его тело казалось более упитанным, чем тело Малхии. Все эти детали должны что-то значить, но что именно? Наверняка здесь есть какая-то система, сложная система, и, вероятно, она слишком сложна и запутанна, чтобы я сумел в ней разобраться.
Ангел-хранитель вдруг заговорил, возвращая меня к прежней теме.
— Есть одна старинная история, — произнес он, — о святом, который сказал: «Даже когда Князь Тьмы принимает обличье одного из ангелов света, ты узнаешь его по змеиному хвосту».
Я засмеялся.
— Эту историю я слышал, — сказал я. — И знаю этого святого. Только у Анканока не было змеиного хвоста.
— И тем не менее он все-таки себя выдал. Ты ведь почти сразу его изобличил: но его речам, по недобрым словам, сказанным в адрес человеческих существ.
— Это верно, — согласился я. — И еще по тому, как он прибегал к постулатам философии Нового времени, рассуждая о жизни и смерти и причинах, по которым мы здесь. До чего же привлекательны эти самые постулаты, если их восприняли многие мыслители, если определенный образ мысли, заданный пионерами психологии, распространился по всему миру! Однако же Анканок говорил так, словно эти теории — догма, и он пытался втиснуть эту догму в меня.
— Не забывай об этом, — сказал ангел-хранитель. — Что бы он ни говорил и ни делал, он всегда выдаст себя. Демоны настолько переполнены гневом и ненавистью, что им недостает интеллекта. Не стоит их переоценивать. Это так же плохо, как и недооценивать их. И если ты назовешь демона по имени, он обязан отозваться, поэтому вряд ли Анканок будет маскироваться в следующий раз.
— Значит, из твоих слов получается, что демоны не так умны, как ангелы?
— Наверное, они могли быть такими же, — признал он, — но образ их мысли противоречит их же разуму. Противоречит их собственным наблюдениям, выводам. Противоречит всему, что они делают.
Они находятся в чудовищно сложном положении. Они отказываются признавать, что проиграли.
Вот это просто чудесно. Вот это мне по душе. Меня манила к себе эта загадка и включенная в ней истина.
— А ты знаком с ним лично? — спросил я.
— Лично? — он засмеялся. — Лично! — повторил он, сияя улыбкой. — Тоби, ты просто поразительный молодой человек. Нет, лично я его не знаю. Вряд ли он снизошел бы до меня. — Шмария снова засмеялся. — По его мнению, ему нет нужды обращать на меня внимание, ведь я «всего лишь ангел-хранитель». А вот Малхия доводит его до исступления. Ему еще многому предстоит научиться.
— Выходит, после работы, когда я засну, вы с Анканоком точно не отправитесь вместе в кафе во Времени Ангелов, чтобы пропустить по стаканчику?
— Нет, — ответил он, снова смеясь. — И, между прочим, когда ты спишь, моя работа вовсе не заканчивается. Полагаю, ты и сам прекрасно это знаешь.
— А ты был со мной там, в Риме? — спросил я.
— Да, конечно. Я всегда с тобой. Говорю же тебе, я твой ангел-хранитель. Я рядом с тобой, начиная с одного момента незадолго до твоего рождения.
— Но ведь в Риме ты не мог прийти ко мне, появиться во плоти, помочь? — уточнил я.
— А сам-то как думаешь? — спросил он.
— Нет, только не начинай снова. Вы, ангелы, вечно отвечаете вопросом на вопрос.
— Да нет, не мы! — шепотом проговорил он. — Просто теперь мы оба знаем по меньшей мере одну причину твоей тревоги. Ты сердишься на то, что я не пришел и не помог тебе. Но ведь Малхия пришел, разве не так?
— В конце концов пришел, — согласился я. — Он пришел, когда все уже было кончено. Но неужели ни один из вас не мог хотя бы намекнуть мне, что то существо подстерегает меня с определенной целью?
Шмария пожал плечами.
— Полагаю, ты вынужден склоняться перед желаниями Малхии, — предположил я.
— Можно сказать и так, — согласился он. — Малхия — серафим. А я — нет.
