На часах в окне магазина четыре тридцать.
— В пять часов.
— В пять, — подтверждает Дмитрий и вешает трубку.
Я бесцельно брожу по ГУМу. Повсюду, особенно на третьем, менее заполненном людьми этаже, висят рождественские украшения, нагоняющие на меня тоску. Мать Дмитрия должна знать о делах Андрея побольше, а возможно, у нее даже есть его контактный телефон. И по крайней мере, она наверняка сможет сказать мне, с кем еще он близко общался в Москве. Прислонившись к железной балюстраде, идущей вдоль края моста, я сдвигаю манжет, чтобы посмотреть который час, и обнаруживаю, что паренек в тоннеле украл мои часы. Во мне снова мгновенно поднимается гнев. Дженна подарила мне эти часы на тридцатипятилетие, и это была единственная оставшаяся у меня памятная вещица. Я закрываю лицо ладонями и вижу перед собой натянуто улыбающуюся Дженну.
— Это не тот подарок, который я хотела приготовить для тебя, — извинилась она.
Я перевернул часы и прочел гравировку, одновременно обдумывая ответ. «Питеру от Дженны, с вечной любовью». Официант убрал наши тарелки из-под десерта и разлил в бокалы остатки вина. В окна ресторана проникал свет фонарей Нижнего Манхэттена на другой стороне Ист-Ривер, доносился гул автомобилей, проезжающих по Бруклинскому мосту.
— Мне очень нравится, — наконец ответил я, наклоняясь, чтобы поцеловать Дженну. — Я тоже люблю тебя. И буду любить вечно. Спасибо.
— Пожалуйста, — ее голос был неестественно тонким.
Я защелкнул браслет часов на запястье и потянулся через стол, чтобы взять ее за руки.
— Ты говорила сегодня с доктором Ким?
— Да. Она тоже считает, что нужно сделать еще несколько анализов.
— Нам обоим?
— На этот раз — только мне.
Свечи отбрасывали неровные тени на ее лицо. Мы уже целый год пытались завести ребенка, а Дженне до ее собственного тридцатипятилетия оставались считанные месяцы. Я знал, она думает о том же, о чем и я: нам не следовало так долго тянуть с зачатием. Я предлагал начать пораньше, но она не хотела отодвигать работу на второй план, и я не настоял, прекрасно помня, как она переживала из-за нашей непохожести. Теперь мы расплачивались за последствия.
— У меня хорошее предчувствие на сегодня. — Я прижал свою ногу к ее бедру под столом. — Может, помчимся домой и попробуем сделать для доктора Ким нового пациента?
— Чудесная мысль, — улыбка скользнула по губам Дженны. — Но давай посидим еще минутку. Доктор Ким советовала нам еще и поговорить. Пора начинать думать, что мы будем делать, если у меня там что-то серьезное.
— Ну, это просто. — Я поднял ее ладони и поцеловал их. — Я хочу семью с тобой. Всегда хотел. Я знаю, что искусственное оплодотворение — настоящее испытание, но обещаю: я не отойду от тебя ни на шаг. Что касается меня, то чем раньше мы начнем, тем лучше.
— ЭКО,[20]конечно, вариант, Питер, но это не единственная возможность завести детей.
Я почувствовал, что улыбка исчезает с моего лица, как только я узнал этот ее серьезный взгляд. Я тоже думал об усыновлении, но только как о крайнем случае. Как бы осторожны мы ни были, мы никогда не будем знать наверняка, какие проблемы могут возникнуть у чужого ребенка.
— Да? — Я постарался, чтобы мой голос прозвучал ровно.
— В мире столько детей, которые нуждаются в хорошей семье. Я провела небольшое исследование, и все эти статьи просто разбили мне сердце. Проблемных детей почти никогда не усыновляют. Нам так повезло во многих отношениях. Было бы прекрасно, если бы мы поделились своей удачей.
Я выпустил ее ладони и снял часы с запястья. Проблемные. Невероятно. Треть своего времени Дженна тратила на Программу юридической помощи малолетним преступникам и проводила большую часть наших недолгих минут вместе, со страдальческим видом рассказывая о ворующих, торгующих наркотиками и занимающихся мошенничеством подростках, которых она представляла в суде. Мне следовало бы догадаться, что она захочет сделать последний шаг и притащить работу еще и к нам домой.
— Ты уже восемь лет работаешь полный день про боно, Дженна. Ты очень много отдаешь.
Она смотрела на меня и не понимала.
— Так тебе не понравилась идея усыновить ребенка?
Наш разговор прервал официант, принесший чек, и я полез в кошелек за кредиткой, чувствуя на себе тяжесть взгляда Дженны. Когда я был маленьким, одна бездетная пара по соседству, по фамилии Донелли, попробовала себя в роли приемных родителей. Я помню, как мы с отцом стояли у окна и смотрели, а двое полицейских в форме выводили из дома Донелли их подопечного, закованного в наручники. Я дал официанту свою кредитку и подумал, что умнее всего ответить Дженне уклончиво. Но я был слишком рассержен, чтобы действовать умно.
— Мой папа однажды рассказал мне одну историю, — начал я.
Она сжалась.
— Твой папа рассказывал тебе кучу историй.
— Но эта была о кукушке. Она откладывает яйца в гнезда других птиц. После того как птенец кукушки рождается, он выталкивает из гнезда других птенцов, чтобы вся еда доставалась ему. Взрослые птицы ничего не замечают. Они просто продолжают кормить кукушонка, как если бы он был их собственным.
— Я не понимаю, к чему ты это говоришь, — холодно заметила Дженна.
— Взрослым птицам нужны птенцы, — ответил я, будто наяву слыша слова моего отца, сказанные им, когда Донелли плакали на подъездной дорожке. — Может показаться, что лучше уж кукушонок, чем пустое гнездо. Но вся забота в мире и самая лучшая еда не превратят кукушонка в певчую птичку. Природа рано или поздно возьмет свое.
— Яблоко от яблони недалеко падает. — Дженна в бешенстве и почти выплевывает слова. — Ты об этом сейчас говорил? Если да, то у нас разные точки зрения. Одна из причин, по которой я вышла за тебя замуж, — это то, что я верю: плохое влияние можно преодолеть.
Мне понадобилась целая минута, чтобы понять, что она имела в виду.
— Не смей судить моего отца, — зло заявил я. — Ты не знаешь, какие у нас были отношения.
— Спорное утверждение. Но меня не интересует его мнение. Меня интересует твое.
Мы свирепо смотрели друг на друга. У меня ломило виски; я молчал, и это была единственная возможность сдержаться и не напомнить Дженне, что именно из-за ее решения мы оказались в такой ситуации. Я опустил взгляд и увидел, что по-прежнему сжимаю в руке часы циферблатом вниз; гравировка тускло поблескивала в свете свечей. Я сделал глубокий вдох и напомнил себе, как сильно я люблю Дженну. Вернув часы на запястье, я положил руки на стол между нами, ладонями вверх.
— Мое мнение может измениться, — заявил я. — А вот мои жизненные цели — нет. Много лет назад я сказал тебе, что самая главная цель для меня — сделать тебя счастливой. И это по-прежнему так.
