Писатель, держа брюки в руках, галантно поклонился.
– Сударыня, после того, что тут между нами произошло, это меньшее, что я могу для вас сделать. Но в документе не указан покупатель, – заметил он. – Мы ведь, как будто, говорили о дьяволе?
Евгения встала.
– Ну, что ты привязался? Дьявол – убогое измышление христианской религии. И без него покупатели имеются.
Булгаков еще раз заглянул в бумагу.
– А кто такая Суламифь?
Рыжая красавица гордо выпрямилась.
– Это мое настоящее имя.
Она подошла к столу, взяла подписанный писателем договор, пробежала его глазами и скомкала. Потом бросила комок в пепельницу, чиркнула спичкой и подожгла. Оба они, не мигая, смотрели как горит бумага.
– Зачем ты это сделала? – спросил писатель.
Она усмехнулась.
– Условность, не более. Ведь рукописи не горят. Разве ты этого не знал? Наверно, мы теперь не скоро увидимся. Может быть, не увидимся вовсе. Но, быть может, в один прекрасный день кто-то обратится к тебе со словами: «Добрый человек». Тогда вспомни обо мне и постарайся сделать для него то, что он попросит.
– Если смогу, – заметил писатель.
– Сможешь, – заверила она.
Он пошел к двери, но вдруг резко остановился и обернулся.
– И, все-таки, почему я? – он посмотрел ей в глаза. – Тут же полно пишущей братии…
Евгения–Суламифь брезгливо передернула плечами.
– Именно – братия… звездобратия…
– Но Алексей Толстой? Согласись, он пишет с необыкновенным блеском…
Она щелкнула пальцами.
– Ха! Всего–навсего умелый и трудолюбивый ремесленник. Он свои истории сочиняет, а ты пишешь о том, что пережил и оплатил личной судьбой.
Булгаков задумался.
– Но в моих книгах тоже есть моменты, которых я не переживал…
– Значит, еще переживешь.
Он вернулся к дивану. Потом они долго говорили о книге, которую он должен написать. Наконец, он поднялся.
– Быть может, я и готов бросить Тасю, но не сегодня. Мне пора.
Супругу он нашел за столом, там, где и оставил. Она встретила его виноватым, слегка расфокусированным взглядом.
– Миша? Кажется, я наклюкалась… Народу пришло много…
Он помог ей подняться и одеться. Идти было недалеко. Они жили на Большой Садовой в доме 10, в комнате, принадлежавшей зятю Михаила. Всю дорогу он поддерживал Тасю с удвоенным вниманием и заботой. А, поняв, что лестницу ей не одолеть, взвалил ее на плечи и отнес на пятый этаж.
Уже в квартире, разуваясь, он обратил внимание на досадную пропажу.
– Вот черт, я где-то потерял калошу, – проворчал он.
И устало опустился на кушетку.
Наши дни. Кабинет режиссера ПокровскогоГалоша выскользнула из руки астролога и мягко шмякнулась об пол.
– Ты очнулся? – в голосе Василисы звучала неподдельная тревога.
– Все нормально. – Он откинулся на спинку дивана. И вдруг с испугом оглянулся и осторожно пощупал кожаную обивку.
– Нет, не тот, – успокоенно вздохнул он.
– Кто не тот?
– Диван. Я только что видел похожий. Они на нем такое вытворяли
Василиса не поняла:
– Кто «они»? Где ты видел такой диван?
Он махнул рукой.
– Ладно, проехали. Долго объяснять. Дай мне пять минут, чтобы прийти в себя. Куда Артур убежал?
Василиса выглянула в коридор.
– Его не видно. Может быть, эта рыжая ведьма утащила его в преисподнюю?
– Щ–щ-щас–с-с, размечталась, – вздохнул Успенский. – Тут милостей ждать не приходится, надо действовать самим.
– Ладно, оставайся, я сейчас его найду!
Андрей не успел ничего возразить, как она исчезла в дверном проеме. Оставалось сидеть и ждать. И приходить в себя после увиденного, услышанного и прочувствованного.
* * *
Василиса прошла по коридору. Несмотря на то что народу в театре было много – актеры, обслуживающий персонал, ремонтники, – в коридоре она не встретила никого. Коридор уперся в лестницу. Куда дальше: вверх или вниз? Вверху располагался только чердак. Вряд ли Артур и его рыжая ведьма полезут туда.
Василиса направилась вниз по лестнице. На первом этаже она обнаружила несколько дверей. Одна вела в зрительный зал, другая, на сцену – третья – в вестибюль. Сама же лестница спускалась дальше вниз, во тьму подвала. Василисе никогда бы не пришло в голову лезть туда, если бы не случайность.
Неожиданно на фоне приглушенных голосов и производственных шумов, которые звучали из-за дверей первого этажа, снизу, из глубины подвала, до слуха Василисы отчетливо донесся короткий – в три ноты – звук. Начало всем известной битловской вещицы «Yesterday». Но Василиса знала, что таким музыкальным аккордом начиналась и заканчивалась работа ноутбука Ады.
В подвале было не только темно, но и сыро. К тому же, сильно пахло пылью. От лестницы вдаль уходили стены из щербатых необлицованных кирпичей. С низкого потолка свешивались несколько тусклых, заляпанных побелкой лампочек.
Василиса пожалела, что не захватила из машины свою замечательную клюшку для травяного хоккея. Она пошарила по карманам, залезла в сумку на поясе. Единственным, что подходило под категорию оружия, была тяжелая связка ключей Ады. Василиса зажала ключи в кулаке. Не кастет, но на свинчатку потянет. Торчащие из кулака острые концы ключей также выглядели угрожающе.
За невысокой, в половину высоты коридора, кирпичной переборкой Василисе померещился слабый свет. Она подкралась к переборке, занося руку с ключами для удара. И рванулась вперед.
За переборкой никого не было. Только на полу валялся знакомый разбитый ноутбук. Отломанная панель дисплея, похоже, была растоптана тяжелым твердым копытом. Может быть, даже подкованным. Грязный пол был усыпан клавишами, словно выбитыми зубами. Одного взгляда на обломки было достаточно, чтобы увидеть зияющую в конструкции ноутбука брешь – место, откуда с мясом был вырван жесткий диск.
Внимание Василисы только на миг переключилось на обломки прибора. Но и этого хватило. Из темного угла, совершенно укрытого непроницаемым для глаза мраком, к ней метнулась тень. Журналистка отмахнулась своим грозным оружием, скорее, автоматически, чем обдуманно.
Она попала во что-то упругое и мягкое типа прелого матраса. Тьма отозвалась утробным рыком, журналистку обдало смесью застарелого перегара и вонючей табачной отрыжкой.
Ободренная успехом, Василиса бросилась в атаку. Пару раз ее удары пришлись в пустоту, но несколько слепых яростных выпадов нашли свою цель. Неведомый противник взревел. Василиса отпрянула, почувствовав, что разозлила его не на шутку. Рассчитывать на победу в подобной ситуации было смешно. Наступила пора подумать и об отступлении.
