И вот в этом роскошном учебном заведении и преподаватели, и школьные друзья начали догадываться, что у мальчика проблемы.
— Костик, иди-ка сюда, что это ты весь сияешь? — спросил его несколько дней назад учитель японского языка. — Скажи честно, случилось что-то очень хорошее? Мама подарила новую «Супернинтенду»?
Мальчик смутился. Он действительно не знал, что случилось, что происходит и хорошо ли это. Хорошо ли, что сегодня утром он чуть не выпрыгнул из школьного автобуса, потому что увидел на улице одного человека… И ему показалось…
По пути он наступил на ногу Маше Кудряшовой:
— Ой, какой же ты все-таки слон, — насупилась Маша, а мальчик с этой новой и непонятной ему улыбкой смотрел в окно, но автобус уже проехал, и никакого человека на перекрестке не было…
— Вот, еще и улыбается, — не успокаивалась Маша, а мальчик посмотрел на нее, как будто увидел впервые, и, еще более расплываясь в улыбке, вдруг произнес:
— Ой, какая же ты красивая, Машка.
— Вот дурак-то, — прыснула Маша Кудряшова краснея, и, довольная, уселась на свое место.
Потом ощущение радости стало нарастать, и, когда мальчик шел к школьным дверям, он почему-то был уверен, что именно за ними находится выход из Лабиринта и именно там его ждет человек… с серо-голубыми, как выцветшие джинсы в заплатках, глазами. Мальчик не знал, что это за человек и существует ли он на самом деле, но улыбка, совершенно беспричинная и потому, наверное, ненормальная, занимала уже половину его лица. И даже баба Наташа, их школьная нянечка, очень добрая, — наверное, это был единственный человек в частном колледже, которого любили все без исключения, — глядя на него, поинтересовалась:
— Что, Костик, радуешься утреннему снежку?
И вот теперь Дмитрий Михайлович, учитель японского, возможно, и любимый преподаватель мальчика, но только, к сожалению, у него нет серо-голубых глаз, спрашивает то же самое…
— Да нет. — Мальчик честно посмотрел в глаза учителю японского языка и тут же соврал:
— Мама сегодня сказала, что довольна моими отметками и поэтому отпускает меня в нашу готовящуюся поездку в Диснейленд на весенние каникулы!
— Вот и чудесно, — улыбнулся Дмитрий Михайлович. — Разве это не замечательно — провести каникулы со своими школьными друзьями, да еще не где-нибудь, а в самом Париже? Рад за тебя, Костик, и поздравляю, только передай маме, что она сама должна сообщить нам об этом. А теперь пошли на занятия.
В их классе, да, говорят, и в других классах тоже, была заведена некая игра — каждый должен был вырезать собственноручно из ластика-стерки свой личный штамп. Иногда это называлось гербом. Маша Кудряшова вырезала профиль девочки с распущенными кудряшками — ходили слухи, что это за нее сделали родители, а может, просто отдали работу на заказ, уж слишком тонким и четким получилось изображение, — и теперь все ее вещи: тетради и даже учебники — были проштампованы личной печатью; у Славика Огурцова был достаточно безыскусно вырезанный огурец — но ему проще, с такой-то фамилией, имелись и более сложные работы: цыплята, вылезающие из яиц (у Цыплаковой), какие-то дурацкие собачки, котики… Мальчик никак не мог придумать свой символ. Очень не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, что он оказался в Лабиринте, хотя подобный знак соответствовал его состоянию лучше всего; фамилия его была самой обычной и не предполагала ни котиков, ни собачек, а вырезать просто свои инициалы — совсем уж неинтересно… И вот сейчас, на уроке японского языка, после того отрывка, что прочитал Дмитрий Михайлович, мальчик вдруг все понял… Кабинет японского языка был со вкусом и стильно оформлен — в уголке, отгороженном от остального пространства, небольшой сад камней, карликовые восточные деревья на фоне свисающих табличек с иероглифами, желтая повязка (мальчик видел такую на фотографии японского летчика, машущего рукой перед вылетом), приколотая к знамени Страны восходящего солнца, хризантема — символ царствующей династии, макет чайной церемонии и самурайский меч, скорее всего ненастоящий, но все равно в целях безопасности подвешенный достаточно высоко… Сейчас внимание мальчика привлекала именно желтая повязка, даже не сама повязка, а то, что на ней написано…
В начале урока, после церемонии приветствия, Дмитрий Михайлович всегда зачитывал им какого-нибудь японского автора или любого другого автора, пишущего о Японии. Сейчас перед ним лежала довольно объемная раскрытая книга. Учитель поднял глаза и улыбнулся (мальчик подумал, что он не знает больше никого, кто бы имел подобную улыбку — так, наверное, улыбаются люди, говорящие на загадочном языке, который они учат).
— В прошлый раз, — проговорил учитель, — я прочитал вам стихи замечательного японского поэта Басе. Признаться, ваши рассуждения об услышанном меня очень заинтересовали, и мы еще вернемся к этому в ваших письменных работах. Да-да, было действительно много неожиданного… — Дмитрий Михайлович несколько сдвинул от переносицы очки в тонкой металлической оправе. — А сейчас я хочу вам прочитать кусок из другого автора, принадлежащего, так сказать, совсем иной, западной культуре… Прошу тишины и сосредоточенности.
В классе воцарилось молчание, все взгляды были устремлены на учителя, лишь мальчик как завороженный смотрел на желтую повязку…
— Костик… — Учитель улыбнулся. — Константин. Видимо, аудитории (почему-то Дмитрий Михайлович да и все остальные называли классы только аудиториями; и вообще в их частном колледже был заведен свой особый язык) придется подождать, пока вы не убедитесь, что так неожиданно привлекший ваше внимание объект — всего лишь знамя, и позволю себе напомнить, висящее на этом самом месте больше двух лет…
— Да-да, извините, — покраснел мальчик, — мне просто показалось, что…
— Что оттуда вылезет Кинг-Конг! — закончила за него Маша Кудряшова.
Легкий смешок прокатился по комнате. Учитель еще больше расплылся в улыбке:
— Теперь, надеюсь, аудитория выполнила свою сегодняшнюю норму по развлечениям и мы можем приступить к работе. — Снова полная тишина. И голос учителя:
— Спасибо… Ну что же, вот этот отрывок… «По нагорьям, избравшим, вслед за Верденом, оттенки, а не цвета, по письму, источающему учтивость и не ведающему преувеличений, по садам, где вода и камни значат не меньше, чем зелень, по рисованным тиграм, в которых сквозит не тигр, а какой-то древний прообраз, по дороге чести „бусидо“, по памяти, бредящей клинками, по мостикам, рассветам и храмам, по музыке — роду безмолвия, по чуть слышно шепчущим толпам я представляю себе твой облик, Япония. В этот тончайший из Лабиринтов…» — Учитель поднял голову и повторил, снимая очки:
— В этот тончайший из Лабиринтов…
Мальчик почувствовал, как у него забилось сердце — сейчас оно выпорхнет из груди. Лабиринт! Ну конечно же, вот она дверь, эти два знака, два иероглифа на желтой повязке! Они тоже знают выход из Лабиринта, как и клубок нити… Сейчас, сейчас… Надо только их совместить, надо понять, найти точки их соприкосновения, и тогда это произойдет…
