От смущения на щеках у меня проступает жаркий румянец.
— Но недостаточно же.
Уна с улыбкой наклоняет голову набок.
— Белье и платье. Что еще?
Я встаю, слегка покачиваясь от последних остатков дурноты.
— Ой, ну не знаю… Брюки? Юбка? А туфли и чулки? Или мне босиком ходить?
— Лия… — Я вздрагиваю от этого обращения. — Прости, можно я буду называть тебя просто Лией? Настолько лучше этой официальной Амалии…
Я киваю, и Уна продолжает:
— Когда мы будем выходить из комнаты, я дам тебе сандалии, но здесь, в Святилище, тебе больше ничего не потребуется. А кроме того, я относила твою одежду в стирку. — Она удивленно приподнимает брови. — Да, там и в самом деле полно всевозможных вещей. Должно быть, это очень неудобно — все время ходить настолько стесненной?
Я возмущена: я привыкла считать себя независимой молодой женщиной, а уж тем более после выхода из Вайклиффа — но Уна мгновенно пошатнула это убеждение.
Не удостаивая последний вопрос ответом, я гордо вздергиваю подбородок, изо всех сил стараясь, чтобы не показалось, что я дуюсь и капризничаю.
— Замечательно. Но мне бы хотелось получить назад мою одежду — вдруг она мне понадобится.
Уна идет к двери.
— Я схожу за ней, пока ты завтракаешь.
Она уже закрывает дверь, но я успеваю окликнуть ее:
— Да будет тебе известно, что брюки вместо юбки я ношу только когда езжу верхом!
Она выразительно улыбается и исчезает за дверью. И почему мне кажется, что в глубине души она подсмеивается над моими пуританскими идеалами?
— Луиза будет счастлива видеть тебя, — говорит Уна. — Как и ваш проводник, Эдмунд, хотя он сейчас, насколько я понимаю, отлучился по какому-то делу.
Мы неторопливо идем по длинному каменному коридору, защищенному от стихий одной лишь крышей — совсем как галереи в итальянских палаццо, которые я видела, путешествуя с отцом по Европе.
Я отмечаю про себя, что Соню Уна не упомянула — и хотя, надо полагать, она просто старается быть тактичной, но именно Соня более всего занимает сейчас мои мысли.
— А как Соня?
Повернув голову, я впиваюсь глазами в Уну, чтобы не пропустить ни малейшего нюанса в ее выражении лица, который подсказал бы мне то, что не скажут слова.
Моя спутница вздыхает, оценивающе глядя на меня. А я гадаю, будет ли она честной или, пожалев меня, ничего не расскажет?
— Не то, чтобы хорошо, Лия. Впрочем, Брат Марков тебе подробнее расскажет. В силу своего положения он, верно, знает больше, чем я.
Брат Марков. Интересно, что означает этот титул — и скрытое упоминание положения Димитрия. Но сейчас мне важнее Соня.
— А можно мне с ней повидаться?
Уна качает головой.
— Не сегодня.
В тоне ее звучит такая определенность, что я даже не пытаюсь возражать. Лучше спрошу у Димитрия.
Навстречу нам по галерее идет какой-то джентльмен атлетического сложения, в облегающих брюках и белой рубашке наподобие туники.
— Доброе утро, Уна, — с лукавой улыбкой на полных губах здоровается он.
— Доброе утро, Фенрис, — кокетливо отзывается она.
Выждав, пока он отойдет за пределы слышимости, я спрашиваю:
— Кто это?
— Брат. Один из самых… гм… известных. Я вовсе не собираюсь с ним встречаться, но у него такая репутация, что прямо-таки хочется отплатить ему его же монетой.
— В самом деле? Весьма впечатляет! — смеюсь я. — А кто такие Братья?
— Братья — ну так именно Братья и есть.
— Фенрис твой брат?
Уна смеется.
— Не мой брат. Просто Брат. В том смысле, что он рожден одной из Сестер и еще не решил, покинет ли он нас, чтобы найти свой путь в вашем мире, или же останется служить ордену Сестер.
— Боюсь, я не понимаю.
Уна останавливается и кладет руку мне на локоть, так что я тоже вынуждена остановиться.
— Сестры не прикованы к Алтусу. Если мы захотим, то можем жить в вашем мире, как твои мать и тетя. Однако даже если мы и остаемся на острове, это еще не значит, что жизни у нас замирают. Мы тоже влюбляемся, женимся и рожаем детей, и эти дети, в свою очередь, достигнув определенного возраста, должны выбрать свой путь.
Я все еще не понимаю, при чем тут такой джентльмен, как Фенрис.
— Но они-то кто такие? Братья?
Уна приподнимает брови.
— Не думаешь же ты, что Сестры рожают только Девочек?
Я вспоминаю Генри. Да, не только девочек.
— Значит, Братья — это сыновья Сестер, решившихся завести детей…
Это не вопрос, но Уна все равно кивает.
— И потомки членов Совета Григори, которым, если они остаются на Алтусе, позволено брать в жены только Сестер. Так что все они — наши Братья и, если пожелают, вольны остаться тут, служить ордену Сестер или даже Совету Григори.
Я стою на месте, обдумывая ее слова, но тут замечаю, что моя провожатая уже тронулась с места. Я пускаюсь вдогонку, приходится ускорить шаг, и даже это усилие утомляет меня, а ведь я встала не больше часа назад.
Еще через несколько минут я задаю ей вопрос, что давно интересовал меня.
— Уна?
— Да?
— А Братья живут на острове, прямо с вами?
— Ну конечно. — Вопрос ничуть не удивил ее. — В Святилище, где обитаем мы все.
— Под одной крышей?
Уна улыбается.
— Только в вашем мире, Лия, мужчины и женщины редко живут вместе во взаимном уважении и почтении. Только у вас мужчинам и женщинам не свойственно выражать чувство друг к другу, кроме как в браке.
— Ну… да… но у нас это бывает после свадьбы, разумеется.
Уна склоняет голову на бок, глаза ее становятся серьезны.
— А почему для взаимного уважения и почтения обязательна свадьба?
Ее вопросы осаждают мой и без того взбудораженный ум, покуда я не отгоняю их прочь.
Уна сворачивает в галерею пошире, распахивает дверь справа от нас и, подтолкнув меня вперед, входит внутрь. У меня возникает ощущение, будто я вернулась домой.
Это библиотека. Стены в ней, как и во всем Алтусе, сложены из серого камня, вдоль них выстроены стеллажи — совсем как в папиной библиотеке в Берчвуде. В привычной атмосфере я слегка расслабляюсь, чувствую себя свободнее. Из-за стола близ дальней стены комнаты поднимает голову Луиза. При виде меня лицо ее озаряет улыбка, и подруга бросается ко мне.
— Лия! Я уж думала, ты никогда не проснешься!
