— Пятнадцать суток, надо полагать, — саркастически произнес я, косясь на Тайну, уже нацепившую на мордочку отважную гримаску «Сам черт мне не брат!». — Меня вот больше интересует, бывает ли вандализм неоткровенным, так сказать.
— Надо рвать когти отсюда, — покачал головой Николай. — Если только Гусев уже не утроил караулы…
— Ну это как раз вряд ли. Скорее, полковник Гусев будет весьма опечален нашим отъездом, — замогильным тоном провещал я. — Наша Тайна его так обаяла, что полковник, пожалуй, даже отрядит за нами погоню. Но вовсе не из-за этой ориентировки, Федор. У него, похоже, на Тайну совсем иные виды. Усатый р-р-ревнивец…
— Дурак ты, — пожала она плечиками. — С полковником как раз особых проблем нет.
Я испытал предательский приступ легкой злости вкупе с огромным раздражением.
Это еще что такое?! Уж не втрескался ли ты в нее, парень?!
— И нечего кивать тут!
Взгляд Тайны был строг и суров. Ни дать, ни взять — Орлеанская Дева перед решающим сражением!
Не знаю что бы я ей ответил, благо раздражение все еще росло во мне как опара на экспресс-дрожжах, но тут очень вовремя запищал шадринский коммуникатор.
Николай быстро пробежал глазами текстовое сообщение, после чего внезапно издал странный, булькающий звук, точно поперхнулся, заново прочел информацию и передал коммуникатор Смагину.
Вид у Шадрина был при этом точно он передавал не персональный наладонник, а все сокровища земные в одном флаконе. Ну или смертельно опасный яд, один миллиграмм которого разрывает лошадь на части.
— Гришаня… Нашел-таки!.. — и он восхищенно матюгнулся в недра своей необъятной бородищи.
Смагин в свою очередь тоже прочитал сообщение и удовлетворенно вздохнул:
— Ну вот, кажется, и всё. Точнее, всё только начинается.
И потянулся к пульту связи — вызнать подробности.
Кажется, мы с Тайной едва не вырвали у него аппаратик вместе с руками. Во всяком случае, несколько секунд еще тянули коммуникатор друг у друга, торопливо пожирая глазами сообщение оператора дальней космической связи, а по совместительству давнего знакомца нашего бравого Николая.
Но даже когда мы прочли текст, смысл этого сообщения не сразу дошел до меня.
Тайна оказалась проворнее. В мгновение ока нежные руки обвились вокруг моей шеи, а теплые и мягкие губы запечатлели на моей плохо выбритой щеке оглушительный — и отнюдь не сестринский, да-да! — поцелуй.
Последнее обстоятельство окончательно выбило меня из колеи. Я лишь обалдело хлопал ресницами, физически чувствуя как щека пылает огнем и даже багровеет, наверное.
А Тайна, еще больше разрумянившаяся, возбужденная, красивая как чертовка, приплясывала вокруг меня и радостно орала:
— Ракетоплан! Ракетоплан! Е-е-е-сть!
Когда страсти малость улеглись, мы тут же расставили все аспекты нашей ситуации по новым, вновь образовавшимся полочкам.
Оказалось, что нас едва не подвело стремление всегда и во всем открывать велосипед. Боюсь, именно я был носителем этого сомнительного качества. Однако как раз мне в итоге и довелось стать невольным первооткрывателем нашего ракетоплана.
Всего-то и надо было, что проверить кодовые таблицы трех авиакосмических ведомств, пусть и более чем четырехвековой давности, с учетом маячка, предложенного мной — группы слов, могущих стать ответом на «загадку Алексея Смагина»!
И ведь я знал о существовании этих таблиц, отлично знал, дубина стоеросовая!
Еще на заре моей журналистской деятельности, во время университетской практики в локальной информсети на флагмане тихоокеанской рыбоконсервной флотилии «Финвал» аналогичным образом искали пропавший зонд «Касатик». Так мореманы-рыболовы ласково кличут КАС-5 — поисковые аппараты средних и мелких косяков сельди и наваги.
Все радиовызовы зонд упорно игнорировал, и множественные попытки докричаться до него на протяжении полутора десятка сеансов успеха тоже не принесли. Тогда было решено отправить сверхмощный стандартизованный запрос, как выразился радист, «на внешний контур».
Уточнять что это значит мне было неудобно, но, похоже, запрос с кодом активировал аварийный передатчик зонда.
Потому что уже спустя четверть часа диспетчер принял от «Касатика» первый робкий SOS. Вот тогда я впервые увидел воочию несколько пухлых томов радиотаблиц.
Так вот этот неведомый мне Гришаня поступил подобным образом. Он поднял архивы кодовых таблиц за несколько последних веков — оптимистичное начало, не правда ли? — и отсек от этой криптоглыбы все лишнее.
Профильтровав затем сухой остаток и распределив его по ведомствам, потенциально имевшим отношение к астрогации в двадцать втором веке, Григорий составил грандиозный радиозапрос.
Разбив его на цепочки кодовых слов, он невозмутимо принялся бомбардировать множество точек орбиты Беллоны этой чудовищной абракадаброй.
Не знаю, учитывал ли он наши рекомендации особым образом, отправив точечно самые перспективные с нашей точки зрения варианты, или попросту вывалил массированный запрос весь скопом, дабы как можно плотнее охватить и прозондировать пространство этим своеобразным радиохомутом. Но спустя совершенно штатное время, как выразился явно подсевший на эту казенную терминологию Смагин-младший, из некоторого не самого отдаленного сектора орбиты вполне обыденно и логично откликнулся некий объект искусственного происхождения.
— И я даже не скажу «неожиданно», — подмигнул нам Федор, озвучивая подробности своей телефонной беседы с оператором дальней космической связи. — Григорий Иваныч сформировал запрос так, что первыми шли кодовые слова из наших с вами фантазий.
Он тонко усмехнулся.
— В итоге сыграло то, что предложил Константин… С чем его и поздравляю категорически.
После чего Смагин-младший выдержал шекспировскую паузу и коротко бросил:
— Подсолнух.
Я обвел всех торжествующим взглядом.
Но в эти минуты я вдруг ощутил ледяной холодок, пробежавший по спине столь явственно, что, кажется, даже шевельнулись волоски вдоль моего многострадального хребта. Не слишком ли мы заигрались в тайны прошлого?
Одно дело искать пропавшие звездолеты, роясь в многовековых архивах и бомбардируя космос радиоимпульсами, до конца, впрочем, не веря, что на твой зов могут откликнуться.
И совсем другое: ступить на палубу старинного ракетоплана, где нас может поджидать все что угодно, от неведомого внеземного вируса до смертельной радиации.
Но что самое неприятное: у меня из головы не шла мысль о генетических метаморфозах, которым, весьма вероятно, были подвергнуты члены экипажей перед полетом. Воображение рисовало мне уродливых существ, полулюдей-полуамфибий, одичавших, безумных, скрывающихся и по сей день в отсеках ракетоплана и выживших только благодаря своей обновленной природе, темной и загадочной…
