Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Сам Семен уже невообразимо устал от допросов и однажды с удивлением обнаружил, что ждет их прекращения, как некоего избавления — пусть ему останется после этого всего неделя или даже меньше, но кончатся вопли следователя, не будут больше входить в комнату дюжие немцы в нижних рубахах с закатанными рукавами, перестанет резать глаза яркий свет лампы, от него отвяжутся, отстанут и дадут побыть наедине с собой хотя бы последние дни.
И вдруг допросы прекратились. Что-либо подписывать он отказался, и Штропп, закурив очередную сигарету, небрежно помахал ему рукой:
— Иди, мы теперь не скоро увидимся!
Когда Слободу выводили из следственного кабинета, он слышал за спиной издевательский хохот немца.
Ночью забрали старика-старосту, о котором вездесущий и всеведующий лохматый Ефим сообщил Семену:
— Он был военным капелланом у поляков. Понимаешь?
— Нет.
— Экий ты, — досадливо поморщился Ефим. — Ну, военный попик ихний, уразумел?
Камера проводила своего старосту стоя. Вместе с ним забрали еще несколько человек — всех с вещами.
— Да спасет вас великий Господь! — сказал староста, уходя навсегда. За ним молча вышли остальные.
Громко стукнула дверь камеры, лязгнул задвинутый засов, глухо донесся топот многих ног по галерее старой тюрьмы. Потом заурчали во дворе моторы грузовиков…
Оставшиеся долго не спали — казалось, стало пусто и сиротливо без старика, к которому все так привыкли, пусто стало на нарах, пусто в душе. Забившись в угол, Семен пытался задремать — сегодня второй день после прекращения допросов. Скоро и его вызовут под утро с вещами и повезут в Калинки, заставят там раздеться при свете направленных на смертников автомобильных фар, потом поставят на краю рва и дадут залп. Кончатся тогда все надежды, не будет больше ничего впереди и умрет вместе с ним его неуемная жажда жизни. Отсюда уже не убежать, да и сил не хватит. Пилить решетку на окне — нечем, да и куда из него выберешься, если даже перепилишь?
Неожиданно он почувствовал, как лежавший рядом переводчик потихоньку дергает его за рукав. Немного помедлив, Слобода повернул к нему лицо.
— Что?
— Тише, — едва прошелестел Сушков, — пожалуйста, тише! Не надо, чтобы нас слышали другие.
Приподнявшись, Семен поглядел на сокамерников. Повернувшись к ним спиной, свернулся в калачик лохматый Ефим, другие лежали еще дальше. Чего опасается бывший переводчик? Не иначе, действительно свихнулся.
— В чем дело? — ложась на бок лицом к Сушкову, спросил пограничник.
— Вы должны выслушать меня, — жарко зашептал ему почти в самое ухо Дмитрий Степанович. — Выслушать и понять. Мне здесь больше некому довериться.
— Почему? — не понял Семен. — Здесь все в одном положении.
— Ах, не то, не то вы говорите, — чуть не застонал Сушков. — Я слышал, как про вас говорили немцы, вы столько раз бежали. Я же свободно владею их языком… Может, и теперь вам удастся?..
— Перестаньте, — отодвинулся от него Слобода. Не иначе бредит переводчик, или точно свихнулся. Вон как лихорадочно горят в полутьме его глаза, губы прыгают, выговаривая слова, щеки трясутся. Такое бывает, видели в лагерях, когда человеком овладевает навязчивая идея побега и он сходит с ума, каждому по секрету выкладывая фантастические планы освобождения, один грандиознее другого.
— Не думайте, я не сумасшедший, — настойчиво потянул его ближе к себе переводчик. — Просто в моем положении не остается ничего другого, как довериться здесь кому-нибудь. Я долго думал и выбрал вас. Вы молоды, можете выжить, поэтому прошу, выслушайте меня, а потом станете судить.
Его слова и тон, какими они были сказаны, заставили пограничника несколько изменить свое мнение: вдруг у Сушкова действительно есть что-то за душой и он не хочет унести это с собой в могилу, отправившись в Калинки на немецком грузовике, а старика-старосты, готового терпеливо выслушивать любого обитателя камеры, больше нет. Что же, придется это сделать ему, Семену Слободе.
— Слышали про Чернова? — приподнявшись и поглядев через плечо пограничника на дремавших сокамерников, тихо спросил переводчик.
— Приходилось, — уклончиво ответил Семен, еще не понимая, куда клонит сосед, но почувствовав, что дело действительно серьезное.
— Он хорошо меня знает, — улыбнулся Сушков. — Мы вместе воевали в Гражданскую.
— И что? — пограничник был заинтересован. Вот уж чего он не ожидал от Дмитрия Степановича.
— По его личной просьбе я остался в городе в сорок первом. Работал переводчиком в городской управе, потом у штурмбанфюрера фон Бютцова. Впрочем, зачем я рассыпаюсь по мелочам… Хотя, слушайте, я не подозревал, с кем работаю, но всегда все передавал людям Чернова. Немцы об этом уже знают, поэтому я не боюсь говорить. Меня скоро… Ладно, я не стану больше отвлекаться, простите, путаюсь немного. В общем, к моему шефу приехал важный чин из Берлина и они были на охоте. Там мне удалось подслушать один их разговор. Речь шла об изменнике среди наших генералов.
— Что?! — чуть не подскочил Слобода.
— Тише, — Сушков зажал ему рот грязной ладонью. — Тише, ради Бога! Нас могут услышать… Я узнал имя изменника и хочу назвать его вам. Я шел на явку, когда они меня взяли, понимаете? Не успел передать своим.
Услышав непонятный звук, Дмитрий Степанович замолк, вглядываясь в лицо лежавшего рядом пограничника. Тот смеялся — скрипуче, натужно, горько.
— Что с вами? — встряхнул его за плечо переводчик. — В чем дело? Дать воды?
— Не надо, — немного отдышавшись, ответил Семен. — Нет, вы действительно сумасшедший, уважаемый Дмитрий Степанович. Хотите доверить тайну и имя предателя тому, кто, возможно, раньше вас отправится в Калинки? Я же унесу ее только в ров, уже полный трупов.
Он снова скрипуче засмеялся, недоуменно вертя головой и приговаривая:
— Труп рассказывает трупу… Ха-ха!
— Прекратите балаган! — неожиданно больно дернул его за ухо Сушков, и боль несколько отрезвила Слободу, вернула к реальности, заставила вновь прислушаться к шепоту переводчика.
— Все мы здесь смертники, — сипло дыша, говорил он, — но кто-то умрет раньше, кто-то позже. Вы знаете сокамерников лучше меня и сможете передать тайну другому, взяв с него слово передать ее, в свою очередь, дальше, пока не придут наши или что-то не изменится. Ведь не может продолжаться кошмар оккупации вечно, а зло, страшнейшее зло предательства своих, должно быть обязательно наказано.
Услышав, как заворочался на нарах лежавший сзади пограничника лохматый Ефим, Сушков замолк и настороженно поднял голову. Убедившись, что все нормально и никто их не подслушивает, он зашептал снова:
— Поймите, это единственный выход! Другого просто нет. Нет!
— Пожалуй, — поразмыслив, согласился Семен.
— Боюсь, что та явка, куда я шел, может быть, тоже провалена, — придвинувшись ближе, шепнул Дмитрий Степанович. — На всякий случай я дам адрес и пароль запасной явки. Запомните: Мостовая, три, стучать в окно около двери два раза, потом еще два, когда откроют, спросить Андрея. Пароль: «Я слышал, вы в деревню на менку идете, хочу свои чоботы на картошку сменять». Запомнили? Теперь ответ: «Чоботы зимой пригодятся, не боишься остаться разутым?» Скажете тогда: «Дядька обещал новые купить, надеюсь, не обманет». Запомнили?
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
