чего ему надо, а уже потом решать, нужна ли мне его Сила.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Костя! — из другой комнаты донесся истеричный вопль моей матери. Наполненный жутким страхом и отчаяньем. Я еще никогда не слышал, чтобы мать так кричала. — Костя!
Жуткий крик повторился. Я отбросил тамагочи в сторону и побежал в другую комнату.
Глава 16
Коммерческая жилка
Моросящий дождь и пасмурное серое небо, которое застлало весь город, было сегодня под стать тому месту, где я оказался. Городскому кладбищу. Утыканному железными и каменными надгробьями клочку земли для простолюдинов.
Позавчера, когда я выбежал из комнаты, было уже поздно. Поздно что-либо успеть сделать.
Мать стояла у открытой двери на балкон и в истерике кричала мое имя, потом имя сестры, потом снова мое. Давно не стиранная занавеска беспокойно трепалась на ветру, а души по ту сторону уже мчались в нашу сторону. Я не спрашивал у матери что произошло. Мозг сам сопоставил факты, и я знал, что Машки больше нет.
Со слов матушки, сестра договорила по телефону, зашла к ней в комнату и словно в трансе подошла к балкону, открыла дверь и выбросилась.
Тела так и не нашли. Мы сразу же вызвали полицию и скорую помощь. Они приехали после того, как комендантский час закончился и когда не обнаружили моей сестры, почти всю ночь допрашивали нас. Сколько бы я не убеждал представителей закона, кто во всем виноват, и кто должен понести наказание, обвинения десятилетнего ребенка никого не убедили. Справедливости не существует. Хм, кто бы сомневался.
— Мне жаль, — сказала Жанна Клаус, которая узнала о трагедии и убедила родителей привезти ее на кладбище.
Дождь еще больше накрапывал по зонту, под которым я стоял и глядел на надгробье. На каменной плите было нанесено только имя моей сестры и дата ее рождения. Мать не хотела признавать, что она умерла. Тела нет — значит и надежда еще есть, убеждала она себя. От части, я был с ней согласен.
— Ты знаешь, кто виновен в ее гибели, — произнес я, не отрывая взгляда от черного камня.
— Я предполагала, что они занимаются запрещенной магией, но не думала, что способны так далеко зайти, — проговорила Клаус.
Я не ответил. Тогда моя одноклассница положила мне руку на плечо, какое-то время держала ее так, а затем я почувствовал, как она уходит. Не оборачивался. Лишь услышал, как водитель завел машину и увез девушку в родительский дом.
— Костя! Пора ехать, — крикнула мне бабушка из автобуса, внутри которого уже сидели все мои родственники и были готовы выезжать на поминки.
Но я не двигался. Я вспоминал лицо обозленного Кипятка в тот момент, когда он выписал приговор моей сестре. От бессилия и от того, что эти ублюдки остаются безнаказанными меня выворачивало на изнанку. Мне хотелось убить их обоих. Заставить страдать. Положить пальцы на горло и сжимать до последнего. Пока злоба, наполняющая меня, не выплеснется наружу вместе с душой Парфенова.
Кто-то скажет, что они всего лишь дети, но нет… Я скажу, что дети не способны совершать такие поступки. Они не способны намерено чинить зло и втаптывать в грязь тех, кто просто не родился под счастливой звездой. А что страшнее всего, дак это то, что отомстить невозможность. Я постоянно прокручиваю в голове слова Парфенова о том, что моя мать будет следующая, если я не займу свое место в этой пищевой цепочке, где аристократы поедают всех и вся. И это была не пустая угроза. Мальчик заигрался и теперь не остановится.
Меня поглотила полная апатия от осознания собственного бессилия. Но я поклялся отомстить за сестру. Где бы она ни была. Куда бы ее не утащили души, бродящие тут по ночам. Отомстить медленно. Мучительно. Так, чтобы никто не догадался, что я явился причиной всех бед проклятого рода. А в самую последнюю секунду показаться и признаться, что все это был я. Увидеть его глаза. До этого момента я не почувствую покоя.
— Костя! — вырвала меня из мыслей мать моей матери.
Я еще раз коснулся памятника и зашел в автобус.
Поминки прошли как обычно. В столовой школы, в которой и училась моя сестра. Для простолюдинов. Мать напилась за компанию с отчимом, которому невозможно было отказать в такой день и очень скоро он унес ее домой, восстановив свой статус законного жителя нашей квартиры.
Но, круглосуточно дымящий дома мужик, был из всех моих проблем — меньшим Злом. Поэтому, как только мы оказались дома, я прошел в свою комнату и хлопнул дверью.
Мое слишком больше рвение все и сразу исправить, привело в никуда. Своим напором и упрямством я спровоцировал двух уродов ненавидеть меня еще сильнее, а последствия этого уже откатили меня в суровое прошлое без малейшего намека на счастливое существование. Стоит пересмотреть вообще все, что я делал, вернувшись в начале недели в этот мир. Быть взрослым в теле ребенка вовсе не означает, что теперь мне будет даваться все легко и просто. В конце концов я еще ребенок. Нужно рассчитывать каждый свой шаг и к любому делу подходить более осознанно. Так я и приступлю.
Старое советское радио играло еще с утра. Станция «Радио Маяк» транслировала песню Луи Армстронга «Letmypeoplego», когда я, упершись взглядом в покрытый желтыми пятнами потолок, вдруг вспомнил про тамагочи, который бросил здесь два дня назад.
Я сунул руку под кровать и в ошметках пыли принялся нащупывать потерянную игрушку. Успехом эти поиски не увенчались и мне пришлось спуститься заглянуть туда самому.
Тамагочи лежало там с потухшим экраном, уже успев покрыться пылью. Последнее слово, которым поделилась со мной душа Всеволода, зависло на экране. Теперь, чтобы узнать, что он хотел нужно дождаться девяти часов.
— Ко-стя! — донеслось с улицы. — Ко-стя!
Я подошел к окну, залез на подоконник и высунулся в форточку. Серый с Жендосом стояли под окнами и глядели на меня.
— А? — отозвался я.
— Выходи!
Первым желанием у меня было отказаться. Проваляться весь день в кровати и не вставать. Но потом я подумал, что каждая минута промедления оставляет меня на стороне проигравших, а два верных друга вполне могут помочь мне все изменить.
— Сейчас! — крикнул я и уже через несколько минут выбежал на улицу.
Серый и Жендос ждали меня возле подъезда.
— Ты как? — спросил меня Серый. Он явно еще не умел сочувствовать, но пытался.
— Хреново, — отозвался я и пошел в сторону детской площадки, на которой мы собирались, прежде чем
