полушарий…»
Он замолчал. Я тоже. Мы оба лежали и смотрели в потолок. Каждый думал о своём. Я — о том, что мои ожоги неизвестно, когда заживут, и я не скоро решусь на очередную такую поездку в страну с опаляющим солнцем.
Через день я уже был в аэропорту и ждал объявления нашего рейса. Мы с Андреем заранее упаковали свои вещи и утром единственной проблемой было не забыть положить в сумки зубные щётки. Дольше всех возились Толя и Денис. Накануне вечером они до поздней ночи пробегали по нашим общим знакомым в поисках своих зарядок для телефонов, которые — они точно помнили — забыли у кого-то. Стоило ли удивляться, что сегодня их пришлось ждать, пропустив не один автобус.
И вот мы, с честно заработанными и с планами на них же, взбудораженные ожиданием скорой встречи с родной страной и близкими людьми, шли на посадку. Толян и Ден проскочили в самолёт одними из первых, и — можно было гарантировать — уже устроили соревнование за лучшее место для ручной клади. Я обернулся и посмотрел на здание аэропорта, на исполинские пальмы, видневшиеся вдали, и чувствовал, что оставляю здесь часть своей жизни.
Андрей встал рядом, подмигнул понимающе и, указав плечом в сторону самолёта, пропустил на трап перед собой.
***
Прошло почти пять с половиной лет. Я по-прежнему жил с родителями. Только не примыкайте к Андрюхе, который при каждом подвернувшемся случае припоминал мою браваду из смелых планов на самостоятельную жизнь, которыми я грезил на кухне в нашей съёмной квартире. За границей я больше не бывал, но не исключал для себя такой возможности в будущем. В личной жизни я не особо продвинулся, да, признаться, не сильно упорствовал в этом направлении. Зато учёба моя шла к завершению, и уже через полгода я мог приступать к репетиции защиты диплома.
«Какого диплома? — удивитесь вы. — Того самого, для которого собирал материал в зарубежной поездке? Или это уже который по счёту?»
Сейчас всё расскажу по порядку. После возвращения на родину, отъевшись мамиными пельменями и выпечкой, я обошёл друзей и родных, погостил на выходных у бабушки в селе, и никоим образом не забыл о начале очередного учебного года — для меня последнего в этом ВУЗе. Однако с первых же лекций и семинаров я понял, что потерял к специальности былой интерес. Под конец осени я уже ходил на пары через раз, а в декабре написал заявление на отчисление с просьбой выдать мне полагающиеся документы.
Моих родителей выводило из себя то, что я не мог внятно объяснить, почему принял такое решение. Мой поступок поверг в шок преподавательский состав. Я отмалчивался, либо говорил что-то про усталость, про неопределённость с предназначением. И только самому себе я признавался, что создавать историю мне захотелось больше, чем изучать её.
До сих пор стыдно перед мамой, как вспомню, сколько слёз она пролила, когда упрашивала меня не бросать университет в нескольких месяцах от диплома. Отец был строже: вызвал на мужской разговор в гараж, а когда признал, что его внушения рикошетят от моего непробиваемого упрямства, высказался совсем уж круто и больше к теме моего обучения не возвращался. От его слов меня внутри аж скорёжило: как так? Отец, мой родной отец, был настолько глух и слеп, что не замечал, каким раздавленным я был в последние месяцы — с самого возвращения. Неужели он считал, что высшее образование — это самое главное, чего мне не хватало для полного счастья? Я окончательно замкнулся и решил, что буду вести себя так, словно меня ничего не гнетёт.
— Сынок, — голос отца «вправил» с одного приёма, — за свою жизнь ты можешь любить многих женщин, а можешь только одну. И вот проживёшь ты всю жизнь с ней в сердце или рука об руку — это как сложится… А жить надо.
Второе полугодие, в течение которого мои бывшие одногруппники планомерно продвигались к заветной цели, а потом остаток лета я работал, уже не выбирая объекты и коллектив, несколько раз выходил на стройку под началом Андрея. В перерывах между работой я усердно занимался — готовился к поступлению на архитектурный факультет. Меня приняли с первой попытки, и уже с сентября я вновь держал в руках главный студенческий документ, «открывающий» вертушку охраны на входе в новое учебное заведение. Благодаря проявленным способностям в ходе преддипломной практики и участию в многочисленных студенческих конкурсах, у меня уже имелось несколько интересных предложений работы в крупных компаниях.
Кстати, говоря об Андрее… После нашего возвращения мы не прекратили общаться, часто встречались и созванивались почти каждый день. Он, несмотря на свою занятость и то, что брал академический отпуск, через год с блеском защитился, правда, диплом, как сам шутковал, убрал в Алёнкин кухонный передник и остановил свой выбор на сфере строительства, где очень даже преуспел: как показатель — гонял по городу на новеньком авто. Я даже гулял у них с Алёной на свадьбе, которая произошла к удивлению многих через три месяца после завершения нашей совместной заграничной поездки. На мой вопрос, откуда такая спешка, ведь он планировал жениться, когда разживётся собственными квадратными метрами, и в любом случае не раньше, чем через два года, дружище обосновал, что насмотрелся на мой пример и не стал противиться такому сильному чувству, как любовь. Думаю, дело было не совсем в этом, поскольку их с Алёной первенец появился на свет спустя несколько месяцев после свадьбы — точно не девять, меньше. Теперь они жили в просторной четырёхкомнатной квартире и ждали уже третьего ребёнка.
Я же не то чтобы не обзавёлся семьёй за это время, мне даже не с кем было знакомить родителей. Не было дня, чтобы я не думал о Лайзе. Особенно тяжко было в первые недели. Родители сразу заметили — со мной происходит что-то неладное, но я не говорил им о том, что меня мучает, а они не настаивали. Отец только поинтересовался, как мне заграница, сложно ли было работать, не пожалел ли я вообще о том, что съездил, и услышав мои заверения в том, что всё прошло отлично, переключился на свои обычные дела. Мама чувствовала меня тоньше. Когда накатывала просто беспробудная тоска и я часами не выходил из своей спальни, уставившись в комп или в окно, она тихо подходила сзади, вставала совсем близко, утешая материнским теплом, иногда гладила рукой по голове, но не выспрашивала, что со мной. Она стояла так какое-то время, а потом, тихонечко
