Книга Плеймейкер - Пайпер Лоусон

Обычно я бы усердно и быстро восстанавливался. Но благодаря совету тренера и присутствию Новы, успокаивающему меня, я действовал немного медленнее, чем обычно.

Феникс не может победить нас своим нападением. Наши трехочковые броски стали лучше благодаря Майлзу и Джею. Но Феникс хорошо защищается, ставит экраны, к тому же у них есть пара хороших блокировщиков бросков, чтобы держать Атласа и Кайла на расстоянии.

Когда я вхожу в игру, уже почти конец первой четверти. Через секунду они уже на мне, перекрывают мне дорожки, заставляют пасовать. Но мне все равно удается перехитрить их охранников и забить три мяча за столько же минут.

Толпа взрывается. Я чувствую себя здесь как дома. Адреналин заглушает любые сомнения, любые вопросы.

Ко второй четверти они начинают понимать меня и мои импровизации.

Майлз выходит сухим из воды, а Атлас медлит с шагом.

Когда я возвращаюсь на скамейку, я смотрю на толпу. Там тысячи лиц, но ни одно не похоже на то, которое я ищу.

Новы там нет.

На ней нет моей майки, она не выкрикивает мое имя.

Она в Париже со своей сестрой.

Я сказал ей уехать.

Но я скучаю по ней.

Она позвонила раньше, чтобы пожелать мне удачи, и прислала сообщение прямо перед разминкой.

Сейчас, с восьмичасовой разницей во времени, в Париже раннее утро. Она, наверное, крепко спит.

В то время как мое нутро сжимается, мне хочется, чтобы она была здесь и подарила мне одну из тех улыбок, от которых все становится лучше. Она напоминает мне, как сильно я люблю это делать. Я делаю медленный вдох и представляю, что слышу ее голос. «Тебе стоит попробовать себя в баскетболе. Уверена, у тебя получится».

Я в гребаном плей-офф с группой парней, которые заслуживают быть здесь. Мы не собираемся так падать.

В перерыве мы выигрываем четыре очка.

— Просто будьте на шаг впереди, — говорит Джей ребятам в раздевалке.

Я киваю.

— Они могут ротировать нас сколько угодно, но они устанут от такой жесткой защиты. Наказывайте их, когда они это сделают.

Третий раунд проходит в равной борьбе. Я играю половину, выигрывая свои минуты, хотя к концу у меня подкашивается колено.

В начале четвертого они вырываются вперед на несколько очков. Я не могу дышать, пока мы не вернем преимущество в два очка.

Но это слишком близко. Часы не могут бежать достаточно быстро.

— Заставь их поработать, — бормочу я, наблюдая, как Кайл обводит мяч.

Он расстраивается и решается на непродуманный трехочковый, который отскакивает от обода и попадает им в руки.

Феникс переводит мяч на другой конец и набирает два очка, чтобы сравнять счет.

— Давай, — повторяю я, сжимая кулаки на боках.

Кайл как будто слышит меня. Он получает пас от Джея и бросается к корзине. Защитник поднимается, чтобы блокировать его, и ловит ногу Кайла своей. Все сидящие на скамейке поднимаются в оцепенелом ужасе, видя, как Кайл падает.

Его уносят с площадки, а на табло высвечивается, что до конца игры осталось меньше минуты.

Ничья.

Мы получаем два штрафных броска.

Когда звучит финальный гудок, наши болельщики в экстазе.

Но он непродолжителен.

Мы выиграли, но поражение может оказаться более серьезным.

Мы ходим во сне по СМИ, все думают о Кайле.

Через час мы получаем сообщение. Мы с Джеем все еще сидим в раздевалке и обдумываем случившееся.

— Это растяжение. Лодыжка, — мы поднимаем глаза на голос главного тренера.

Черт.

— Насколько серьезно? — спрашивает Джей.

— Пока рано говорить.

Кайл может вернуться до конца серии или выбыть на год.

Это почти хуже, чем поражение. Отстать — это хреново, но с полным составом здоровых игроков у тебя есть шанс.

Мы только что потеряли одного из наших лучших парней.

Может, он и урод, но он — звезда.

— Мы его вернем, — говорю я с большей уверенностью, чем чувствую. — Продолжайте в том же духе.

Мы с Джеем обмениваемся взглядами.

Мы можем проиграть эту серию.

Впервые мне приходит в голову мысль.

Все это может быть напрасно.

Я — чемпион, который вернулся на круг почета. У меня был шанс жить вечно, а вместо этого я буду забыт.

НОВА

— Тук-тук. Ты еще спишь? — зовет знакомый голос.

— Который час? — я прищуриваю глаз, не поднимая лица от подушки.

— Почти девять, — Мари заходит в мою комнату с подносом и улыбкой.

Я тру глаза от солнца, бьющего в окно.

Маленькая квартирка, которую мы сняли, находится недалеко от Эйфелевой башни. Мы здесь уже три дня, и это было прекрасно. Потрясающие сады, хорошо одетые люди, и да, пирожные, от которых можно умереть.

— Я должна готовить тебе кофе, — говорю я ворчливо, заставляя себя сесть, когда Мари ставит поднос на кровать над моими коленями. — А где Эмили?

— Играет на своем коврике, — она кивает в сторону другой комнаты и садится на край моей кровати. Она уже вписалась в парижский образ в белой футболке и облегающих черных брюках.

Я беру кофе и делаю с благодарностью глоток.

— Как поздно ты легла? — спрашивает она.

— После конца пресс-конференции.

Ее глаза расширяются.

— Игра шла до… двух. Я подумала, что правильно сделала, что не легла так поздно.

— В четыре окончилась пресс-конференция.

Вчера вечером в серии было два очка у Феникса и два у Денвера. Проиграв первую игру, Денвер сумел вырвать две следующие. Но поражение прошлой ночью стало ударом. Я чувствовала разочарование Клэя.

— Во сколько у тебя встречи? — спрашиваю я.

— У меня сегодня ничего нет, — она улыбается, медленно и коварно. — Давай скажем, что заболела.

— Кто ты и что ты сделала с Мари? — требую я, но это приятное развлечение.

Мы втроем идем в галерею, Эмили в коляске.

— Когда мы были детьми, ты бы ни за что не пошла в картинную галерею, — комментирую я.

Она фыркает, пока мы вместе осматриваем галерею.

— Но я хочу, чтобы Эмили ценила искусство.

— Потому что успешные люди всесторонне развиты и говорят обо всем на свете?

— Нет. Потому что ты такая.

Я смотрю на нее, пока мы идем к выходу, где кто-то продает яркие флажки из ткани.

Малышка просыпается и смотрит на них расширенными глазами. Она машет руками, и я покупаю фиолетовый и креплю его на ее коляску.

Мы гуляем вместе, наслаждаясь апрельским днем.

— Почему дома никогда не бывает так спокойно? — вздыхает Мари.

— Ты всегда торопишься куда-то попасть. Легко забыть, что половина