со льдом, просто пила. Бокал… второй… третий…
— Девушке больше не наливать, — обращаясь к бармену, рядом со мной сел Даня. — Что отмечаешь?
Заказав себе виски, он повернулся ко мне, подперев рукой голову. Какой же он сейчас был красивый! Я порывисто вдохнула и повернулась к нему, закинув ногу на ногу, отчего моя туфелька прикоснулась к его лодыжке. На мгновение его глаза потемнели, но он быстро взял себя в руки.
— Свободу! — мы чокнулись бокалами и выпили. — Благодаря тебе я теперь совершенно свободна.
Даня удивленно приподнял бровь:
— Поподробнее с этого места…
— Никита своей «пацанской чуйкой» учуял, что несмотря на то, что между нами с тобой пока ничего нет, но рано или поздно точно будет.
Не удержавшись я засмеялась от глупости сказанного только что. А вот Даня не смеялся. Он внимательно смотрел на меня и ждал, когда я снова стану серьезной.
— Я впервые вижу тебя настолько нетрезвой, — удивленно сказал он. — Ты так откровенна, что стоит ли продолжать о чем-то спрашивать тебя?
— Не настолько уж я и пьяна, — посмотрев ему в глаза, ответила я серьезно. — А откровенность… Я не боюсь сказать тебе правду, потому что ты и сам ее знаешь. Что изменится, если я просто подтвержу то, что и так известно нам обоим?
Даня смотрел на меня, не моргая. В его взгляде я видела удивление и нарастающее волнение.
— Знаешь, — закусив губу сказала я, — я ведь любила тебя тогда как сумасшедшая! Мой мир сосредоточился в тебе одном. Скажи ты мне, чтобы бросила все и поехала с тобой, я бы бросила и поехала…
Данино лицо исказилось от боли. Он закрыл глаза, и я заметила, как задрожали его руки.
— Но ты решил все за нас обоих. Если подумать, то ты постоянно все решал за нас обоих: знал, как я должна поступить и что должна сделать, чего мне бояться, а чего нет… И никогда… Никогда не говорил, что на самом деле чувствуешь ты. Тебе хотелось поехать тогда за гарницу или пришлось это сделать… Ты страдал от принятого решения или радовался, что отделался от малолетней дурочки…
— Эля! — почти крикнул Даня. — Прекрати!
Его глаза искры вышибали, а по щекам бегали желваки. Он был в ярости. Наконец-то хоть какая-то понятная мне эмоция…
— Ладно, оставим, — устало сказала я. — Какое это теперь имеет значение?
Я встала и, заправив за ухо выбившуюся прядку, попыталась улыбнуться, прежде, чем уйти.
Я успела сделать несколько шагов, прежде, чем он спросил:
— А что сейчас?
Я обернулась.
— Что ты чувствуешь сейчас? — его голос дрогнул от волнения.
Я посмотрела на него — такого красивого и желанного…
— Ты волнуешь меня, но я тебе не верю.
Даня молчал. Вот теперь, кажется, пришло время уходить. Я повернулась и направилась в холл отеля, где оставила свое пальто. Но едва я вышла из банкетного зала, как кто-то, схватив и крепко удерживая за руку, быстро повел меня в коридор с вип-номерами.
Данин запах и прикосновение я узнала сразу же, и еще не понимая, что он задумал, почему-то не сопротивлялась ему.
Его планы стали предельно ясны, когда дверь одного из номеров открылась, и мы оказались внутри.
Глава 31
Как только Даня отпустил мою руку, я шагнула к двери, но он не позволил открыть ее, заключив меня в кольцо упертых в нее рук.
Я развернулась. Его лицо было всего в нескольких сантиметрах от моего.
— Останься, прошу… — он не просил, он умолял меня. Голос низкий и хриплый, в глазах — надежда и бурлящая страсть. Я почувствовала только ему свойственный запах, и лишилась рассудка.
Мое бедное сердце замерло, а потом забилось с такой скоростью, словно за минуту решило отстучать все положенное ему до конца жизни.
Даже если бы я и захотела уйти сейчас, то не смогла бы. Меня тянуло к этому мужчине так сильно, что отступали и разбивались вдребезги все аргументы и причины, почему нам не следует делать этого, сдавалась гордость и развеивались все принципы.
Острое, как игла осознание того, как я скучала по нему все эти годы, больно кольнуло под лопатку. Он был и до сих пор оставался моим мужчиной, а я — его женщиной. Это все, что имело сейчас значение.
Кажется, мы одновременно поняли это. Даня шумно выдохнул и, склонившись, трепетно коснулся моих губ. Миллион бабочек вспорхнули во мне, я задрожала, приоткрыв губы для ответного поцелуя.
Сложно представить, как долго он сдерживался и какой ценой ему это далось, но сила, с которой он прижал меня всем весом своего тела к двери и страстно и напористо впился в мои губы, как цунами захлестнула меня, лишая воли и не давая возможности дышать. Даже не знаю, сколько длился наш поцелуй, но я точно потеряла ощущение реальности и времени, вернувшись в сознание в тот миг, когда он подхватил меня на руки и понес в спальню.
Здесь была почти полная темнота, разбавленная лишь уличным освещением.
Нам не нужен был свет, чтобы раздеть друг друга, продолжая тонуть в поцелуях и ласках. Нам достаточно было слышать рваное дыхание и ощущать такие знакомые запахи и прикосновения. Мы сгорали в объятиях друг друга, торопясь стать одним целым, и в то же время не желая заканчивать это безумие.
Его руки жадно ласкали меня, заставляя стонать и выгибаться, поцелуи доводили до изнеможения и пьянили сильнее, чем мартини.
Сейчас, в его объятиях, я снова почувствовала себя живой и любимой.
Даня, не отрываясь, смотрел на меня, ловя каждую эмоцию на моем лице, наслаждаясь моими стонами и финальными криками.
Мне было так хорошо, что я не смогла сдержать слез. Он обнял меня и усадил к себе на колени. Мы все еще были единым целым. Его пальцы ласкали мою спину, а губы чертили дорожки на шее.
— Что мы наделали, Даня? — с огромным трудом вырвавшись из этого полного неги сна, прошептала я.
Он замер и перестав целовать меня, посмотрел прямо в глаза.
— Ты жалеешь? — спросил все еще охрипшим голосом.
Я кивнула и опустила глаза.
Из Даниной груди вырвался стон:
— Почему? Тебе же было сейчас хорошо…
— Мне было очень хорошо, но…
Даня обнял меня за плечи, ловя мой взгляд. Я чувствовала, как подрагивают его руки.
