он намерен слиться, но я сжимаю кулаки и включаю эгоистичную ведьму:
— Это тоже моя мечта. Покажи хотя бы несколько несложных движений, я что, многого требую? Неделя еще не закончилась, а ты обещал помогать!
Все, что связано с танцами, с недавних пор ломает Влада, но мои просьбы действуют на него магически, и я ума не приложу, откуда у меня столько власти над этим неземным существом. Вот и сейчас Влад обреченно вздыхает, комкает салфетку, но неожиданно легко соглашается:
— Окей.
Я допиваю капучино, пялюсь на его красивое лицо, и внезапно по нейронам проносится разряд тока.
Влад не опровергает грязные сплетни, так как уверен, что был для Кнопки плохим другом. Он чувствует вину перед ней. Неужели, помогая ее новой знакомой, он пытается облегчить свою душу?..
Выходит, его дурацкая шутка про карму шуткой никогда не была.
Умеет ли он вообще шутить?..
Мой вывод основан только на плохо работающей интуиции, но отчего-то идеально укладывается в логику событий. Возможно, я выдаю желаемое за действительное, но... Если это не так, значит, Влад нуждается во мне едва ли не больше, чем я — в нем!..
***
Вечереет, мы заруливаем на опустевшую детскую площадку — ее пол устлан мягкими панелями из вспененной резины, в песочнице скучают забытые малышами игрушки, качели сиротливо качаются на ветру.
Влад устраивает наши рюкзаки на основании разноцветной пластиковой горки и становится сосредоточенно-серьезным:
— Экстрима не будет. Одежда неподходящая, да оно тебе и не надо. Как я понял, тебе нужно... дать огня, так?
Я сбрасываю пальто, укладываю его поверх рюкзаков и с готовностью встаю напротив Влада:
— Да. Мне нужно раскрепоститься. Доказать, что меня слишком рано списали со счетов.
— Тогда... Руки на пояс, ноги шире. Смотри, что я делаю, и, по возможности, повторяй.
Он резко, будто стряхивает с лица длинные волосы, склоняет голову влево, изображает бедрами что-то наподобие восьмерки, так же страстно кивает вправо и снова изображает задом восьмерку. Стеснительно скрещивает руки на груди, убирает их к плечам, отворачивается, расправляет спину и бросает на меня надменный и распутный взгляд. Движения смотрятся донельзя вызывающе, и, если бы на месте Влада была девушка в мокрой майке и с копной пышных локонов, мужики на танцполе точно сошли бы с ума.
Я замираю с отвисшей челюстью, но Влад уже превратился из гламурной дивы обратно в обычного парня и, хитро прищурившись, подначивает:
— Давай, сначала по элементам, а потом соединим их. Руки на талию. Раз — голова. — Два — бедра. — Три — голова. Бедра. Плечи. Взгляд! Окей. Теперь под музыку, — он врубает в айфоне какой-то клубняк и, пристально наблюдая за мной, повторяет, как заклинание: — Больше страсти. Просто отдайся музыке. Ты прекрасна — никогда об этом не забывай!
Угрюмые пятиэтажки, детские горки, желтеющие кроны тополей и розовеющее небо над ними размываются и превращаются в смазанный градиент, я представляю себя на школьном выпускном где-то в параллельной вселенной. Стянув с шеи шарф и, до самого бедра разорвав разрез на чопорном платье, я зажигаю на танцполе с Владом, а Костя задыхается от ужаса, но не может приподнять свою грузную тушу из-за стола.
Я три раза кряду без запинки проделываю все движения, и серые глаза Влада вспыхивают бликами закатного солнца. Я снова отражаюсь в них красивой... Мучительно краснею, запрокидываю голову и перевожу сбившееся дыхание. Мышцы горят, сердце колотится на запредельных скоростях, в горле пузырьками лимонада бурлит ликование.
— Проститутка, ты что там устроила? Там дети должны играть! — кричит в форточку какая-то бабушка, Влад озадаченно оглядывается, чешет репу и в голос хохочет.
— Ну ничего себе комплиментище! Эрика, да ты способная ученица!
Такого эпитета в свой адрес я еще не удостаивалась и тоже смеюсь до слез.
— Представь, какого жару я задам, если потренируюсь перед зеркалом! — влезаю в пальто и поправляю растрепавшееся каре, Влад забирает наши пожитки, и мы прогулочным шагом направляемся к моему подъезду.
Смеркается, заметно похолодало, двор опустел, в окнах домов зажглись первые огни, но Влад не уходит, и у меня нет сил с ним расстаться. Только что он подарил мне минуты чистейшего, острого счастья, и я не могу вернуться назад, в разбавленную гулом холодильника пустоту.
Взбираемся на спинку кем-то изломанной лавочки и некоторое время молчим — мне нужно столько всего сказать Владу, что закоротило мозги. Его плечо опаляет надежным теплом, хочется положить на него голову, услышать тонкий аромат парфюма и задохнуться от восторга, но я не решаюсь.
Поднимаю капюшон и тихонько шепчу:
— Не поверишь, я танцевала впервые в жизни, — Влад вздрагивает, странно на меня смотрит, но, к счастью, вопросов не задает, и я стремительно меняю тему: — Занятие не из простых!
— Да, бывают синяки, ссадины, растяжения, вывихи. Но, если ты на сцене, нужно работать, пока держишься на ногах.
— Должно быть, это очень больно.
— У меня вообще интересные отношения с болью, — откликается Влад. — Мое тело — оболочка для боли. Через него мне причиняют боль. С его помощью я от боли избавляюсь. И все эти травмы — пустяки. Потому что тело никогда не болело сильнее, чем душа.
Оглушенно всматриваюсь в глубину старого, окутанного сумерками и кустами сирени двора и борюсь с легким головокружением. Я могу подписаться под каждым его словом...
— Ты долго тренировался?
— Серьезно увлекся три года назад — Кнопка увидела, как я танцую, и убедила своего брата дать мне шанс. Как только попал к Дэну, начал тренироваться как сумасшедший. Не хотел подводить его, ну и... сам лишний раз убеждался, что хоть что-то умею делать неплохо. Получается, это Динка дала мне на старте хорошего пинка. Без нее все закончилось...
Мне казалось, что грусть по Дине я выплакала в ту ночь, когда мысленно с ней попрощалась, но горячие слезы опять проступают на ресницах, а сердце жжет от горечи и тоски. Влад тоже прячет взгляд и что-то быстро смахивает со щеки, и отчаяние в груди сменяется нестерпимой, пронзительной, трепетной нежностью.
У нас с ним есть и еще кое-что общее.
Одна на двоих потеря...
— Влад, понимаю: Дина многое для тебя значила... — я вцепляюсь в шершавые доски скамейки и смело врываюсь на запретную территорию: — Но, даже если ты не смог проявить нужной чуткости, не стоит себя корить. Она очень любила тебя и точно не хотела твоих мучений. Ты же наверняка
