самолета из Хельсинки. Приземлилась, родная! Сердце бешено колотится, сжимаю Машкину руку так, что она возмущенно айкает.
– Прости, малыш. Просто я соскучился по твоей маме.
– Я тоже по ней соскучилась.
Машка высматривает пассажиров и подпрыгивает на одной ноге в нетерпении. Да где же она? Неужели пропустила рейс? Почему? Нет, она бы сообщила Оле. Именно у старшей дочери я и выяснил, когда госпожа Скобянова возвращается в родные пенаты.
Вижу какую-то счастливую парочку и отвожу глаза. Потом чувствую укол в груди и снова смотрю на них. С одним глазом может померещиться всякое, но… увы, не померещилось.
Моя жена – помолодевшая, похудевшая, загорелая, с горящими глазами. Рядом с ней очень высокий мужик, тот самый… Приехал вместе с ней, обнимает по-хозяйски её у всех на виду. Сердце ухает вниз, мне становится трудно дышать. Расслабляю галстук. Приоделся ведь для неё в новый костюм и запонки зацепил, которые она мне подарила.
Машка замечает маму и бежит к ней со всех ног:
– Мамочка!
Ирка подхватывает её на руки и кружит. А её тестостероновый мачо смотрит прямо на меня опасным взглядом. Читаю посыл: не приближайся к ней, она моя.
Ира бережно ставит дочь на пол, а её любовник садится перед ней на корточки и вручает ей мягкую игрушку черепашку. Машка улыбается и восторженно прижимает подарок к груди.
Перед моими глазами мелькают мушки. Стою, как идиот с застывшей на лице улыбкой, которая превратилась в маску. Я не ожидал, что он приедет с ней, и теперь понимаю, что Ира для меня потеряна на веки.
Мне хочется ударить его несколько раз, разбить ему в кровь холеное лицо, но я гораздо слабее его. Я вообще по жизни слабак и ничтожество. Как она со мной жила? От моей самооценки не осталось и следа, она разрушилась. Наверное, именно так себя чувствовала Ира, когда я кричал ей гадости. Всё возвращается бумерангом. Странно, что я раньше не верил в это.
Она даже не смотрит на меня. Оба берут Машку за руки и ведут её к выходу, забыв обо мне. Срываюсь с места и догоняю их.
– Отдайте мою дочь, – требую дрожащим от возмущения голосом.
– Она и моя дочь тоже, – отвечает жена.
– Мы сейчас едем домой: ты, я и Маша, а этот… твой… – запинаюсь из-за нервозности, – поедет в гостиницу.
Мачо ставит на пол чемодан и медленно вразвалочку подходит ко мне. Сжимаю руки в кулаки. Что, прямо здесь будет бить? Готов оказать сопротивление.
Но вместо, того чтобы ударить, он сказал мне…
***
Ира
Прощание с Гавайями вышло малость драматичным. Я влюбилась в эти острова и теперь смотрю из окна такси несчастным взглядом на полюбившиеся пальмы (теперь они вызывают у меня эротические воспоминания и фантазии). Теперь понимаю, почему отец Тима да и сам Тим решили обосноваться здесь. Теперь понимаю…
– Ты чего такая печальная, Ириска? – Тимофей сжимает мою руку. – Прощаемся, но ненадолго.
– Да как ненадолго? Неизвестно, когда теперь мой следующий отпуск. Ты точно вернешься сюда раньше, чем я.
– А я без тебя не вернусь.
По руке проходит электрическая волна. Неужели это правда? Он хочет забрать меня с собой сюда? Да не одну, а вместе с детьми! Это такой огромный и рискованный шаг, что я пока просто молчу. Жизнь покажет, как всё обернется.
Но одно я знаю наверняка – я люблю Тимофея и люблю Гавайи.
Но ещё я люблю Москву. Работу – нет. Она осточертела мне, но приносит хороший доход. Страшно думать о переменах, но они всё же наступают.
Тяжелый перелёт через океан, поверхностный сон на плече Тима, туман и воздушные ямы, в которые то и дело угождал наш самолет.
Наконец, мы дома! Всю дорогу думаю о младшей, как встретимся, как сожму её в объятиях и больше никогда не расстанусь с ней надолго.
Каково же было моё удивление, когда я увидела в аэропорту Машку, бегущую ко мне. Ловлю своё золотко и кружу, пока меня не начинает мутить. Ставлю дочку на пол и ищу глазами человека, с которым она здесь. Нахожу…
Егор выглядит еще хуже, чем на видео. Я бы его даже не узнала: осунувшееся лицо, очки с закрытым глазом, сухие губы и неряшливая отросшая борода. Теперь ему смело можно дать полтинник. Постарел, ужас. К тому же напялил костюм, который ни разу не надевал. Пылился в шкафу, пока не вышел из моды. Ну не смех ли? Где же тот самоуверенный молодящийся пижончик, которого я оставила в Москве 2 недели назад?
Он смотрит то на меня, то на Тима. Удивлен? Обескуражен! Тихонечко торжествую. Это только начало, не милый бывший супруг. Только начало!
Уводим с собой Машу и он, опомнившись, бежит следом за нами.
– Отдайте мою дочь, – требует грозным голосом, но при этом выглядит так жалко, что мне смешно.
– Она и моя дочь тоже, – напоминаю ему.
– Мы сейчас едем домой: ты, я и Маша, а этот… твой… – голос Егора срывается на фальцет, – поедет в гостиницу.
Тимофей решительно разворачивается к нему.
– Не надо, милый. Не здесь, – задерживаю его за руку.
Тим целует мою руку и мягко высвобождается. Обнимаю Машку, боясь, что эти двое устроят потасовку прямо в аэропорту. Но Тим что-то тихо сказал Егору, от чего тот встал как вкопанный, и мы спокойно вышли вместе с ребенком к стоянке такси.
– Дядя Тима, а ты любишь маму? – прижимая к груди мягкую черепаху, спрашивает Машенька.
– Очень люблю.
– Я тоже ее люблю. А папа не любит. Он тетю Лизу любит.
– Видишь, даже пятилетний ребенок понимает, – глажу дочь по волосам и вдыхаю её родной запах. Хочется сжать малышку до хруста косточек, но боюсь напугать её, поэтому просто глажу. Неизвестно, что эта скотина наплела ей.
Я не запрещала Оле выдавать информацию о моем прилете отцу, поэтому претензий нет. Сказала и сказала. Так даже лучше, что он увидел нас вместе. А все-таки, что Тимофей сказал Егору? Но не спрашиваю при лишних ушах, вдруг это что-то нецензурное.
Приезжаем к нам в квартиру. Я понимаю, что Егор едет следом за нами на другом такси и скоро появится здесь. Что ж, мы ждем.
Я в шоке от беспорядка и пыли вокруг. Качаю головой и ахаю. Оля спокойно выдерживает мой говорящий взгляд.
– Я работаю и учусь, – говорит она в своё оправдание. – А бабушка только готовить приходила.
– И за две недели никто не удосужился убрать срач?
Я же говорила, что хата превратится в бомжатник! Стыдно перед
