– Можно представить, что творилось внутри, –сказал весьма молчаливый молодой человек с нервно подергивающейся щекой.
Все в купе надолго замолчали, напряженно глядя кто в пол,кто в окно и думая каждый о своем. В такт перестуку колес покачивались накронштейнах электрические фонарики, стилизованные под уличные, образца прошлоговека. Фонарики в купе были включены – хоть за окном стоял день-деньской, однакоПасмурный сезон продолжался во всей своей угрюмо-серой красе, и без светавнутри было бы мрачновато.
– Да, сейчас жизнь в Короне выглядит совсем иначе,нежели всего какой-то месяц назад, – со вздохом произнесла пожилая дама,похожая на строгую учительницу бальных танцев и правил хорошего тона. –Ой, а я какой ужас расскажу! Я была фрейлиной жены нашего несчастногоимператора. Свет ясный, неужели это было совсем недавно! А теперь я едунеизвестно куда и зачем! И неизвестно, что станет с империей…
Она достала бежевый батистовый платок, принялась комкать впальцах.
– Дворец пострадал от варваров первым. Я вышивала вгобеленовом зале, когда во дворе послышались крики. Выглянула в окно, увидела,как в ворота дворца врывается толпа. Часть сразу бросилась на Аллею императоров.Вы же, наверное, все бывали во дворце, знаете, ах, теперь надо говорить – зналиэту аллею… Сколько романтических лент было снято на ее дорожках и в еебеседках! По всей длине стоят… стояли мраморные статуи всех императоров Короны.А толпа с радостными воплями, долетавшими и до верхних этажей, статуи сталасбрасывать с постаментов, они падали на дорожку и раскалывались. У меня сердцеразрывалось на части! А те, что не раскалывались, толпа разбивала палками икамнями. В руках у всех у них были палки и камни. Ни один шедевр не уцелел…
Вот и пригодился тонкий батистовый платок: им были вытертыпервые слезы.
– Я выбежала в коридор и услышала оглушающий топот ногпо главной дворцовой лестнице. Словно табун лошадей! Страшные звуки, господа!Ничего более пугающего и ужасного я в жизни не слышала! Вы знаете, во дворцеобычно стояла полная тишина. Как в лесу. Нашего бедного императора раздражалигромкие звуки, и во дворце старались ходить тихо, на цыпочках. При дворце дажеимелся учитель походок, который обучал тех, кто не умел правильно ходить.Топтунов выгоняли из дворца, а наш император был так добр, что не хотелвыставлять человека на улицу только из-за того, что тот не умел ходить тихо…
И батистовый платок поднялся к глазам.
– Они ворвались на этаж императрицы, чуть не сорвавдвери, рассыпались по комнатам. Я едва успела заскочить в ближайшую дверь,иначе толпа растоптала бы меня прямо в коридоре. Я оказалась в спальных покояхмладших фрейлин, господа. Девочки по заведенной во дворце традиции отдыхалипосле обеда, они только что проснулись от сотрясавших дворец звуков и сидели вкроватях, держа одеяла у подбородков. Вслед за мной в комнату влетели плебеи. Яникогда не забуду эти отвратительные, перекошенные злобой и сладострастиемлица. Ни в какой ленте об ужасах, что вершил маг Визари, не сумели изобразитьтакие отвратительные лица. О, Тьма и Свет!
Фрейлина достала из рукава флакончик с успокаивающейнюхательной солью, откинула крышку, втянула поочередно левой и правой ноздрейисточаемый солью запах, помотала головой и вернулась к рассказу:
– Они сразу же бросились к кроватям. Я не будуповторять вам, что они кричали, это невозможно повторить в приличном обществе.Девочки визжали, барахтались, но что они могли поделать, когда на каждую из нихнавалилось по три-четыре человека?! На меня плебеи не обратили никакоговнимания, – фрейлина криво усмехнулась, – но я не обиделась. Как и необрадовалась от того, что могу свободно уйти. Уходить я вовсе не собиралась. Яотбросила вышивку, выхватила из камина щипцы и решила, что умру, размозживголовы хотя бы нескольким негодяям, и может быть, хоть одна девочка успеетубежать…
Фрейлина опять достала флакончик.
– И что же дальше? – не вытерпел стат-барон.
– Дальше я подняла щипцы над головой. И в этот момент вкомнате раздался зычный голос. Знаете, такой сильный, густой, полнокровныйголос, каким часто обладают проповедники Храма. «А ну стоять, нечестивые!» –вот что пророкотало чудовище, появившееся на пороге. Ничего общего сблагообразным проповедником. Скорее уж бродяга. Приземистый, толстый, ссиреневым носом и огромным ножом, какие я видела до этого только у поваров надворцовой кухне…
– Ха, а где же вы еще могли видеть ножи… – вставилреплику молодой человек, поглаживая щеку, которая вновь задергалась от нервноготика.
– Все обернулись на голос к дверям, – фрейлина необратила никакого внимания на его слова. – Этот… господин с ножом прошелна середину комнаты, по-хозяйски огляделся и зарычал на своих же: «Гореть в адузахотели или растаять небытием во Тьме, черные души?! Крюк вам под ребра! Янакладываю запрет на лихое блудодейство, а за нарушение самолично будувспарывать брюхи и набивать их перцем. Или кто меня не знает?» Похоже, егознали все, потому что отступили от девиц, молча переглядываясь. Но один, видимо,самый распаренный, набросился на человека с большим ножом, размахивая руками,как ветряки крыльями. «Ты нам не указ! – кричал он. – Мы сами себеуказы! Пошел вон отсюда!» «Ах вот оно как!» – сказал странный человек и… ивсадил нож в самое сердце крикуна…
Волнительные воспоминания вызвали еще одну паузу в рассказе.
– На этом все не закончилось, – с трудомпроговорила сквозь слезы бывшая фрейлина. – «Может, нам и этого неположено?!» – прокричал еще один негодяй, хватая со стола шкатулку и вытряхиваяее содержимое. По ковру рассыпались бусы, цепочки, серьги, колье, другиедрагоценности. «Это вам положено, – сказал странный человек с большимножом. – И мне положено. Ибо сказано Многоустом: злато вредно для души». Истал первым набивать карманы драгоценностями и безделушками, даже сунул себепод плащ небольшое зеркальце в золотой оправе. «Если вредно, чего ж тыстараешься?» – спросили его негодяи. «Так у меня злата уже сегодня к вечеру небудет, можешь не сомневаться, заблудший». Шутка окончательно разрядила накаленнуюатмосферу. «Пусть забирают все, – подумала я, – ничего не жалко,главное, что девушки спасены»… Вот так, господа, вот что сейчас творится, иконца этому не видно.
«Как бы удивилась гражданка фрейлина, узнай она, чточудовище и по совместительству спаситель молодых девиц едет вместе с нами водном из вагонов. И, разумеется, он не забыл дома свой складень…» – грустноподумал Сварог.
Вновь в купе воцарилось молчание, нарушаемое лишь всхлипамичувствительной фрейлины. Сварог подумал о том, сколько же он слышал запоследний месяц подобных историй. Причем, зачастую об одном и том же событии онвыслушивал сперва версию одной стороны, потом версию другой. Разумеется,трактовка событий была диаметрально противоположной, зачастую даже иобъективную золотую середину с трудом удавалось нащупать.
И тут вдруг молодая девица в траурных одеждах и с капризнымлицом неожиданно повернула голову к Сварогу и почти прокричала, повысив голосчуть ли не до визга:
