Для меня это долгие годы оставалось самым большим горем. В одно ужасное мгновение открылась безразличная жестокость мира, в котором я живу. Так началось падение с высот невинности. Долгое-долгое время ничто не могло удивить меня или расстроить. То же и командир, хотя по шкале ценностей взрослого человека у нас были неприятности и покрупнее.
– Помню, – еще раз повторяет командир. – Слышишь, Неустрашимый, мы говорим о даме твоей масти.
– Неудачная шутка.
Фред приоткрывает один глаз, рассматривает командира и зевает.
– А ему до фени, – говорю я.
– В том-то все и дело. Всем до фени. Мы тут рвем себе задницы, а всем до фени. И тем, кого мы защищаем, и военным, и господам из той фирмы, и даже нам самим почти все время до фени. – Где-то с полминуты он рассматривает кота. – Делаем необходимые движения и заканчиваем процедуру, чтобы можно было снова отправиться в отпуск.
Он снова подбирается к той же теме, окольно. Я то же самое испытал в первом полете на действительной. Нам в Академии долбили-долбили, а потом отправили туда, где ни у кого понятия не было, что значит задание. Туда, где всем наплевать. Все, чего они хотели, – это выслужить срок и уйти в отставку. Они делали лишь то, что не могли не делать, ни грамма больше. И отказывались от любой должности, где надо делать чуть больше.
Адмирал Танниан, при всех своих недостатках, из своих подчиненных выбивал это всеми силами. Может быть, не теми средствами, но… если бы наш командир перенесся на один из Внутренних Миров, его бы встретили как настоящего, дипломированного героя. Танниан даже тем людям привил правильное отношение.
Хотя даже самый тихий клаймермен оборвал бы эти реверансы. На войне Танниана самые блестящие из выпускников Академии теряют лоск, как начищенные сапоги после тяжелого похода.
– Не чешись – расковыряешь.
Я, оказывается, опять расчесываю бороду. Есть ли в его словах скрытый смысл?
– Поздно. Уже расковырял. Зудит постоянно.
– Сходи к Фоссбринку. Он тебе даст чем помазать.
– Да мне просто бритва нужна.
Моя собственная бритва исчезла при невыясненных обстоятельствах. На корабле без тайников она умудряется скрываться.
– Ах ты, маменькин сынок! – На лице командира тонкая натянутая улыбка. – Хочешь нарушить наш имидж грубых мужиков? Могут найтись последователи.
– А не повредило бы, верно?
Система регенерации воздуха не справляется со смрадом, исходящим от неделями немытой команды, и с ароматом пердежа, по которому между подразделениями устраивают олимпиады. Черт возьми, мне и в Академии это не казалось забавным, когда нам было десять лет. Зелен виноград? Может быть. Я был посредственным атлетом даже в этом похабном виде спорта.
Запах мочи постоянно исходит из ночных горшков, которыми мы пользуемся, когда люки загерметизированы и мы не можем сходить в «адмиральскую каюту».
В каждом отсеке есть дополнительный воздухоочиститель, но никто не будет включать их ради моего удобства.
– Фу!
Я жеманно зажал пальцами нос.
– Подожди пару месяцев. Скоро мы не сможем остановить плесень.
– Какую еще плесень?
– Увидишь, если это протянется подольше. Нас впервые заставляют так долго летать.
То, что казалось милыми шуточками, обернулось голым фактом. Корабль будет в полете столько, сколько придется.
– Ну, хватит валять дурака. Пора мне идти делать записи в бортовом журнале. Я совсем про него забыл, потому что и написать-то было нечего. Мудаки штабные. Когда ничего не происходит, они требуют писать в два раза больше и объяснять почему. Настанет время, я им все скажу.
Я видел наш бортовой журнал. Если судить по его скупым строкам, наши дни должны быть навсегда стерты со страниц истории.
Как минимум. С первого до последнего.
Я поплелся вслед за Стариком и в результате оказался в операционном отсеке как раз вовремя – началось прослушивание новостей с последнего маяка.
Перед нами здесь побывал клаймер Джонсон. Девчонки оставили нам любовные записки.
– Как они могли догадаться, что мы идем за ними? – спросил я.
– При помощи компьютеров, – отвечает оживленный Яневич. – Если у тебя достаточно данных, ты можешь высчитать маршрут патруля. Абсолютно случайным он не бывает никогда.
– А, вот как.
Я видел, как этой игрой за неимением иного занятия забавляются Роуз и Канцонери. Еще они пытаются вычислить эйдо, лишь бы убить время. Эйдо по-прежнему неизвестен.
Они разрабатывают большой проект по предсказанию первого контакта. Организовали тотализатор. После каждого маяка они обновляют программу, делают новые ставки и убеждены, что скоро выиграют. С каждой неделей призовая сумма растет. Там уже несколько тысяч конмарок.
В отсеке воцаряется мертвая тишина. Тродаал говорит почтительно:
– Вот оно.
– …конвой в зоне Эхо-12 идет к системе Томпсон. Десять и шесть. Продолжаю преследование. «Д-84».
Я быстро прикидываю. Мы не так уж далеко. Напрячься – доберемся. Наверняка это важный конвой. Шестеро в охранении на десяток грузовых кораблей – хорошее соотношение, если за ними не идут другие боевые единицы. Господа из той фирмы любят убивать двух зайцев одним выстрелом.
Никаких приказов не поступает. Клаймерный штаб не станет прерывать обычного патрульного распорядка. Яневич пытается подбодрить меня:
– Наша очередь еще впереди. Может быть, раньше, чем тебе самому захочется.
Раздается крик командира:
– Я помогу ему справиться со скукой, мистер Яневич! В следующем интервале наблюдения проведем артиллерийские стрельбы. Посмотрим, что он умеет делать со своей игрушкой.
Теперь понятно, зачем Бредли хранит пустые канистры, – из них получаются отличные мишени.
Здесь все время происходит что-то странное. И никто ничего не объясняет, пока дело не упирается в меня.
От Старика ничего не добьешься. Я не могу понять, зачем он до самой последней секунды хранит в тайне свои приказы. Единственное, что я могу предположить, – он хочет, чтобы экипаж был каждую секунду готов ко всему.
Возможно, таковы директивы командования. Процедуры секретности имеют мало общего с логикой.
Не думают ли эти шуты, что на борту шпион?
Ни в какие ворота не лезет. Есть все-таки пределы маскировки.
Учебные артиллерийские стрельбы – это почти что пристрелка. Все то же самое, только последний приказ «Огонь!» отрабатывает компьютер. Унылая процедура. Не развлечешься. Но все-таки что-то новое среди одуряюще монотонной рутины. Стрелки лучевых орудий поражают цель вторым выстрелом. Я разбиваю свою вдребезги третьим залпом.
