что именно это и было произнесено монстром, но я не понимаю, каким образом смогла его понять. Все, я доигралась, теперь уж точно конец. Не хочу идти, куда меня ведут, потому спокойно терплю, пока меня буквально тащат под руки два сереньких. Мы проходим через толпу солдат, они смотрят на меня так же, как смотрели люди в нашем штабе, когда меня тащили к кораблю. Боюсь, в этот раз будет что-то похуже. Вот и длинная палатка впереди, оказывается, туда меня и ведут. Упираюсь ногами в землю, но это совсем ненадолго стопорит солдат, прежде чем удалось впихнуть меня в палатку и резко отпустить. Теряю равновесие и еле удерживаюсь на ногах, прежде чем оглядеться. Это же кухня, полевая кухня! Я в такой же целый год работала при нашем штабе. Только не говорите, что кухня и готовка моё пожизненное наказание?! Да какого чёрта?! Оглядываюсь на солдатиков, что меня притащили, кроме них здесь больше никого нет.
— И что теперь? — задаю резонный вопрос, туго соображая, как отсюда буду выбираться.
Один из солдатиков протянул мне баночку, очень знакомую баночку. Кажется, Марат мне такую же давал, эта мазь заживляет раны. Зачем он дал мне ее? Я что ли так плохо выгляжу? Мой план сработал, и им стало меня жалко? В любом случае полевая кухня плохо похожа на пыточную, по крайней мере, сейчас, когда на ней не заставляют работать. Солдаты не отвечают, один из них успел выйти, пока я не остановила второго вопросом.
— Эй, а как вы женитесь?
Он завис, по шлему вообще не было понятно, о чем этот серенький думает, но и он оставил меня без ответа. Поспешно развернулся и вышел, заставив меня податься следом, но стоило мне высунуться из палатки и уже двое других сереньких возле ее входа скрестили мечи красноречивей любого запрета. Ясно, выходить мне нельзя, попятилась назад в палатку. Почему он мне не ответил? Может, у них нет вообще такого понятия как замужество? Монстр монстров мог и наврать! У них вообще женщины есть? Ну, кроме стерв, которые мечтают лишь о том, как раскроить им грудь? Хотя, побыв немного наедине с монстром, я начала понимать, с чего та рыжая так сильно убить его хочет. Я и сама хочу, вот только мои шансы мизерны. Все, что умею — это готовить, а он, словно зная, мою еду не ест. Хрен его отравишь!
Открыла баночку, понюхала и закрыла назад. Вдруг они меня так решили отравить? Лучше не рисковать, по старинке умылась в бочке с водой и вытерла грязь и кровь с лица. Как же все болит, так бывало лишь осенью, когда я по несколько дней не спала, собирая урожай картошки. Присаживаюсь на лавку, обнимаю себя за плечи и позволяю себе один тяжелый вздох, прежде чем собраться и решить, что буду делать дальше. Моя жизнь все ещё в моих руках, я нужна сестрам и отцу, и пока это так, я буду жить!
Зря они оставили меня одну, без надзирателей, да еще и в помещении, где есть столько ножей, абсолютно зря. С блаженной улыбкой прячу нож для хлеба в кармане кожаных штанов. В этот раз нож у меня найдется, он-то точно вскроет горло монстру, не то что дурацкая серьга! Оглядываюсь на вход в палатку, затем беру ещё парочку ножей, чтоб уж наверняка, прячу их под одеждой. Последний, большой нож для нарезки зелени еле запихиваю за шиворот, холодным лезвием обжигая кожу на шее. Толстую ручку прикрывают волосы, хоть какой-то от них толк, косу-то завязать всё равно нечем. Как только перестала взлохмачивать и так лохматую голову, в палатку вошел мой судья. Ну, так-то вошел Маратик в своем дурацком шлеме, но что-то мне подсказывало, что он мой судья и палач в одном лице. Вместо того чтобы сразу схватиться за ножи, испуганно отшатываюсь назад. Ничего не подумайте, но пока на нем шлем и амуниция, шансов справиться у меня с ним совсем нет. В какой-то момент отходить уже некуда, ощущаю спиной ненадежную опору из тяжелой ткани и выставляю руку вперед, в надежде отвлечь его внимание, пока из-за пазухи достану нож для чистки лука.
— Что? — слегка заикаюсь, делая вид, будто не понимаю, что происходит. — Что тебе от меня надо?
Он делает несколько резких шагов ко мне, но так быстро, что чисто инстинктивно поддаюсь назад и почти падаю. Почти, потому что одетая в металл рука больно хватает за запястье и заставляет встать ровно. Ожидаю, что меня сразу отпустят, но он не отпускает. Чешуйки впиваются в кожу, не двигаюсь, дабы руки остались целы. Заместитель главнокомандующего так близко, что незаметно достать нож хоть откуда-то почти невозможно. В отличие от брони главного монстра, красных щелей нет, просто прорези на глазах скрыты жёлтыми стёклами. Слышу, как тяжело он дышит, моё лицо даже обдает потоком воздуха с импровизированного клюва совы.
— Что? Что тебе от меня надо? — очень противно передразнил он меня, словно мы в младшей школе дети малые.
— Что? Что? — всецело делаю вид, будто не расслышала его. — Говори громче или хотя бы кастрюлю с головы сними, что ли.
Как и монстр до этого, шутки Маратик как-то не оценил или не понял, но в следующее мгновение отпустил меня, чтобы яростным движением скинуть с себя шлем, запустив куда-то в сторону.
— А теперь? — прорычал он.
Встал ко мне впритык и сжал мой подбородок так, чтобы смотрела ему в лицо:
— Теперь ты меня слышишь?!
От рокотания его голоса заболели уши, так что невольно зажмурилась и схватилась за него, с целью снова не упасть. Ничего себе, язык у них шипящий, но на нашем умудряются рычать похлеще иных местных. Когда же глаза открыла, то невольно прыснула слюной ему прямо в лицо. По всему, когда-то миловидному, бабскому лицу живописно распределились лиловые пятна, на щеках и лбу прилипла какая-то грязь. Волосы… Что это такое с волосами? Раньше были такие шикарные, прям зависть брала, а сейчас… Во все стороны торчат темные клочья, с одной стороны даже короче, чем по плечо, и спутаны настолько, что голова похожа на гнездо невиданной птицы. После моего вырвавшегося смешка, по боли на подбородке поняла, что смеяться не стоит: Маратик был на взводе. Усиленно прикусила губу, стараясь не смеяться, но дрожащие плечи сдают меня со всеми потрохами.
— Это кто же тебя так разукрасил? — немного издеваюсь, еле сдерживая смех.
— ТЫ!!! — резкий крик ударил по ушам.
Честно говоря, я думала, что в
