«четверку», но тот успел выстрелить долей секунды раньше. Два выстрела слились в один, в ушах зазвенело, шлемофон не помогал.
Нам в лоб звонко ударил снаряд. Машина содрогнулась, но броня выдержала.
А вот я попал. Немец зачадил черным дымом, загорелся. Тут же затрещали короткие автоматные очереди, потом рядом бахнул взрыв и еще один.
Фрицы полезли наружу из люков, но Леха двумя очередями из курсового пулемета скосил всех.
— Так вам, сволочи! Получайте!
Наш бойцы рассредоточились, кто где мог. Часть осталась за танком, другие залегли за кучами кирпичей и прочего мусора, валявшегося вдоль разбитых, покореженных домов. Кто-то заскочил в подъезд, надеясь пробраться вперед через комнаты и зайти немцам в спину.
Немецкие солдаты, оставшись без поддержки «четверки», начали осторожно отступать, но то один, то другой падал замертво. Пулемет Носова не замолкал ни на секунду, да и наши автоматчики старались зачистить улицу как можно скорее.
Второй танк никак не мог нормально взять прицел, подбитая «четверка» мешала ему, закрывая своим корпусом линию выстрела. Это играло мне на руку. Казаков, тем временем, перезарядил орудие.
Корякин двинул танк, стараясь оставаться под прикрытием, и пока это ему удавалось.
— Ромбом дай назад! — приказал я, и Петр Михайлович понял.
Подобравшись вплотную к подбитой машине, он врубил заднюю передачу и аккуратно начал выдвигаться из-за «четверки», давая мне возможность произвести выстрел. Мы оказались в выигрышном положении: частично укрытые подбитым танком, мы выставляли доступной для поражения лишь малую часть корпуса. Немец же оказался, как на ладони.
И, несмотря на то, что времени на подготовку у него было куда больше, командир, видно, никак не мог решить, стрелять или нет, прекрасно видя, что шанс поразить нас стремится к нулю.
Я же таких сомнений не испытывал и выстрелил сразу, как только смог.
Попал точно в башню, но не повезло. Снаряд лишь чиркнул по броне и рикошетом ушел дальше, глухо взорвавшись в двадцати метрах от машины. Ладно хоть, взрывом убило нескольких немецких солдат, но мне нужна была дохлая «четверка»!
— Заряжай! — заорал я, но Казаков и сам знал, что делать. — Осколочно-фугасный!
В одном из пустых оконных проемов дома напротив выросла высокая фигура с фаустпатроном в руках, направленным в нашу сторону.
— Твою же мать! — глухо выругался я, вынуждено поворачивая башню в сторону новой угрозы.
Это было даже опаснее второго танка. Граната фаустпатрона запросто пробивала двухсотмиллиметровую броню. Попади немец в нас, и пиши пропало!
Я чувствовал, что не успеваю.
Его залитое потом лицо с выпученными глазами было перекошено от страха и ненависти. Я прекрасно видел это в перископический прицел.
Немец, наверное, долго сидел в засаде, выжидая свой единственный шанс, борясь с желание бросить все и бежать, и вот, дождался!
В этот момент голова фрица разлетелась, как арбуз — кто-то из наших снайперов увидел цель и не промахнулся, и в то же мгновение немец выстрелил.
Граната закрутилась в воздухе, оставляя за собой дымный след. На десяток метров назад полыхнула реактивная огненная струя, и комната мгновенно загорелась ярким пламенем.
Взрыв ударил прямо перед нашим танком. Все же рука стрелка дернулась и граната не попала в цель. Гравий и земля горой взлетели в воздух и накрыли нашу машину. И в эту же секунда вторая «четверка», наконец, дала о себе знать — нас тряхнуло так, что зубы стукнули друг о друга. Попадание!
Мы с Казаковым переглянулись. Цель! Впереди сидящие Корякин и Носов тоже были живы и трясли головами, стараясь вернуть слух.
Я прильнул к перископическому прицелу. Пыль медленно оседала вниз, затрудняя обзор. Но едва вновь появился просвет, я тут же выстрелил, почти не целясь. Контур «четверки» ясно проступил в ста метрах впереди.
— Попал! — радостно заорал Леха. — Ты подбил его!
Я и сам уже видел, что вторая «четверка» загорелась. Носов тут же вновь прильнул к пулемету и начал расстреливать всех, кто имел глупость высунуть голову из укрытия.
Наши бойцы, пользуясь случаем, быстро продвигались вперед, не встречая сопротивления.
— Ходу! — скомандовал я. Но танк дернуло в сторону и начало крутить вокруг оси.
— Беда, командир! Гусеница, правая! — натужно крикнул, повернувшись в водительском кресле ко мне, Корякин. Лицо его было черным от копоти, глаза бешено сверкали. — Кажись, трак сбило! Встали!
Этого еще не хватало! Дьявол! Последний выстрел «четверки» все же сумел нам навредить. Как не вовремя!
— Сдавай назад! — заорал я.
Тридцатьчетверка проползла несколько метров, уткнулась кормой в стену дома и застыла.
— Носов! На мое место! Остальные к танку! — я открыл верхний люк и, подхватив кувалду, выбрался наружу.
Внутри танка было душно и воняло пороховыми газами, но снаружи оказалось не лучше. Черный дым стался понизу, заставляя легкие разрываться от натужного кашля.
Мы скатились вниз, стараясь не подставляться под немецкие пули. Но, кажется, вокруг нас воцарилось внезапное спокойствие. Два подбитых танка чадили, а большинство красноармейцев ушли вперед, гоня врага дальше и дальше.
К счастью ведущий каток остался целым, гусеница осталась на направляющих, лишь разорвало сцепку трака.
— Работаем!
Каждый знал, что делать. Этот момент мы отрабатывали и на полигоне, и в цеху — ничего сложного. Несколько минут, и трак заменили, взяв запасной с борта, куда их цепляли как раз на подобный случай, да и в качестве дополнительной брони.
Неожиданно раздался звонкий гул — от башни в облаке красных искр срикошетили пулеметные пули, и все мгновенно залегли в россыпи битого кирпича.
Я пересилил дикий страх и опять заорал:
— Работаем, мать вашу!
Еще несколько минут и танк был вновь готов к бою.
Замена трака гусеницы на полигоне занимала не меньше получаса, но здесь каким-то чудом мы управились гораздо быстрее, минут за десять, побив все рекорды бригады.
— Готово! — кривя губы, заорал Корякин.
О броню вновь зазвенели пули, все опять рухнули в укрытия. Отколовшийся кусочек металла резанул меня по щеке. Я машинально прижал руку к лицу, пытаясь остановить кровь, и хрипло заорал:
— В машину! Живо!
Еще через мгновение я вжался лбом в валик на прицеле, согнав перед этим со своего места Носова. Прицельный маркер задержался на высоком разбитом здании метрах в трехстах впереди, пополз вверх и остановился на проломе, откуда выплескивались прерывистые огни.
Выстрел!
Пролом полыхнул яркой вспышкой. Я ясно заметил, как оттуда вылетел исковерканный пулемет, невольно улыбнулся и скомандовал:
— Вперед!
Наконец, двинулись. Мимо пробежало с десяток красноармейцев, нагонявших своих. Улица
