году видел на дне открытых дверей в Аудиториуме».
А у нашего бастарда, оказывается, была неплохая память. Надо бы использовать это качество на пользу дела. Ну что ж, значит, эта тройка точно безнаказанной не уйдет. Даже если я сейчас не успею достойно дотянуть до прибытия Малыша, все равно буду знать, кому мстить.
– Ну что, господа, – улыбнулся я. – Числом вы уже задавили. Теперь давайте по-честному. Один на один. Кто первый?
«Перед тобой Петр Гордеев», - сказал Ронцов. – «Он опасен».
«Вижу», - ответил я, заметив ранг на шевроне. – «Четверка».
Гордеев рассмеялся и покачал головой.
– Мы здесь не для честной драки, а чтобы показать вам, что нас всегда будет больше. И что вам здесь не рады. У вас есть неделя, чтобы под удобным поводом покинуть Аудиториум. Мы даже позволим вам эту роскошь – самим выбрать предлог. Пусть вы нам не ровня, но все же принадлежите к дворянскому сословию… По крайней мере ты, Соколов, чистокровный, пусть и из покрытого позором рода. Но это будет последняя милость, что вы от нас получите.
Он прохаживался передо мной из стороны в сторону, словно чувствовал себя хозяином положения. И что заставило его так думать? Старшинство? Численное превосходство? Видать, не все слухи обо мне до него дошли.
– А если замешкаемся и решим остаться еще так годика на четыре? – холодно улыбнулся я.
– Ну, если жизнь не дорога – оставайтесь. Морг здесь большой.
Достали. Как же они меня достали. И было б чем гордиться. Та нет же, превозносили себя исключительно по праву рождения, влиять на которое никак не могли. А копнешь глубже – и польется такая же красная кровь вперемешку с соплями.
Мда, тяжеловато мне было свыкнуться с местными реалиями. В моем мире равенства как-то побольше было, пусть и на словах. Здесь же социальное расслоение добралось даже до дворянского сословия.
Но я не собирался играть по правилам этих придурков.
– Серег, уходи! – велел я, обращаясь к силе, что текла внутри меня.
Волна ненависти поднималась, захватывала потоки из родового источника и изливалась прямо в ладони. Кровь словно закипела, забурлила и… Я уже не мог остановить то, что случилось дальше.
«Колобки» в моих руках буквально за какую-то секунду расширились, разрослись, превратившись в два огромных светящихся потока света – я бил чистой родовой силой. И пусть зачерпнул из источника совсем немного, но этого хватило, чтобы ослепить всех, кто стоял на лестнице.
– Ааааа! – донеслось от стены. – Сука! Дальний свет выруби!
– Еще чего, – расхохотался я. – Поздняк метаться, уроды.
И обрушил на них весь поток, что успел захватить. Быстро, мощно – не на уничтожение, но на поражение.
Лестница наполнилась криками – боли, неожиданности, возмущения. Гордеев оказался первым на моем пути, и ему досталось больше всех. Поток силы свалил его на колени, и я добавил пару пинков ему по лицу от всей щедрой души.
Обезвредив Гордеева, тут же метнулся к стене – здесь меня встретили парой «Кос», от которых я лихо увернулся. Сказались тренировки с Матильдой. Оказалось, наставница натренировала нас сильно сверх минимума.
Я дарил второго потоком силы, его отбросило к стене и вдавило в каменную кладку. Он захрипел.
– Урод… Тебе конец за применение Благодати.
– А это и не Благодать, – широко улыбнулся я и врезал ему по лицу.
Третий, взвизгнув, ломанулся вверх по лестнице, но напоролся на как раз открывавшуюся дверь. Малыш с присущей ему размашистостью распахнул створки, и одна из них угодила неудачливому второкурснику прямо по лбу.
– Аааа! – заревел он.
– Малыш, хватай его! – Рявкнул я. – Не дай уйти!
Дважды просить не пришлось. Рахманинов одной рукой сгреб попытавшегося улизнуть студента, скрутил и закинул на плечо. А перед этим для надежности пару раз легонько шлепнул по щекам.
– Уймись, негодяй, – ухнул здоровяк, и второкурсник обреченно обмяк.
– Серег! – Позвал я. – Ты как?
– Здесь, здесь я…
Вспышка моей силы погасила «Жар-птицу», и Ронцов зажег огонек снова.
– Цел? – оглянувшись, спросил я.
– Местами. Жить буду.
Все еще слепые, Гордеев и второй студент беспомощно ползали по полу и давились кровью.
– Это еще что за вечеринка? – Малыш спустился на несколько ступенек, оглядел масштабы бедствия и вздохнул. – Мишань, у тебя проблемы будут.
– Им я тоже обеспечу проблемы, – зло отозвался я. Сила унялась, а вот гнев все никак не мог уняться.
Ронцов со всей дури пнул Гордеева под дых, тот захрипел, и я хотел было оттащить бастарда, но он сам успокоился.
– Это тебе за бланш, – буркнул Серега. – И что теперь делать будем?
Я взглянул на ребят и пожал плечами.
– Пойдем сдаваться. Все вместе.
Брови Ронцова поползли вверх.
– Уверен, что это хорошая идея?
– Все равно выяснится. Так хоть ускорим события. Ну и может чистосердечное признание немного смягчит наказание.
Малыш кивнул.
– Я с вами. Буду свидетелем. Пусть хоть память читают, все расскажу.
Но договорить он не успел.
Двери снова распахнулись, и на лестничную площадку влетело сразу несколько старшекурсников во главе с темноволосым мужчиной явно восточных кровей. На его кителе красовалась вышивка представителя администрации.
– Это еще что за балаган? – рявкнул он так, что, казалось, задрожали каменные стены. Возможно, он даже вложил Благодать в силу голоса.
– Вот они, Савва Ильич, – подсказал один из «старшаков». – Видел одного в коридоре, бежал прямиком сюда. Потом голоса, звуки, возня – и мы за вами побежали.
Ага. Савва Ильич. Значит, это был господин Мустофин – выходец из казанского дворянского рода. Куратор Домашнего корпуса.
Поздравляю, Миха, мы влипли по-крупному. Впрочем, все пока шло по плану.
«Миша, нам конец!» – верещал напуганный Ронцов у меня в голове. – «Это… Это…»
«Заткнись и не паникуй. Все под контролем».
«Что ты задумал?»
«Просто заткнись и выложи все как на духу, если Мустофин начнет расспрашивать».
Я шагнул вперед, закрывая товарищей собой:
– Михаил Соколов, первый курс, группа 1Б. Позвольте мне все объяснить, ваше высокоблагородие, – сказал я. – Произошло нападение на первокурсника.
– Объяснитесь у меня в кабинете, – сухо сказал куратор и кивнул остальным «старшакам». – Сопроводите господ ко мне. Немедленно.
* * *
Алабышев, Гордеев и Высоцкий сидели напротив и взирали на нас с плохо скрываемой ненавистью. Теперь я хотя бы знал, кто есть кто: Алабышеву досталось дверью от Малыша, а Высоцкого я впечатал в стену.
Отплевываясь кровью и потирая ссадины, второкурсники молча слушали рассказ главного потерпевшего.
– Собственно, я сам виноват. Друзья предупреждали, что мое происхождение вызовет негодование некоторых персон, а я усугубил свое положение, отправившись гулять по другим этажам…
– Это никого не оправдывает, – возразил Мустофин и перевел внимательный
